по комнате. К сожалению, тогда несколько недель спустя произошел болезненный выкидыш. Долгое время Вивиан не хотела пробовать снова и настаивала на предохранении – но потом это просто случилось. Как будто Провидение знало, что она готова, хотя сама Вивиан еще не успела это понять.
Теодор отстранился и уставился на их руки.
– Ты не рад? – спросила она. – В прошлый раз ты казался более взволнованным.
Он поднял на нее глаза.
– Конечно, рад. Просто… день выдался непростой.
– Ты устал.
– Да.
Но дело было не только в усталости. Она не сомневалась в этом – потому что мужа знала лучше, чем саму себя.
– Ты переживаешь из-за того, что я забеременела во время войны, – догадалась она. – Но мы воевали и на прошлое Рождество.
Он на мгновение задумался:
– Да, это правда, но с тех пор ситуация ухудшилась. Немцы захватили Францию, и теперь от нас их отделяет только Ла-Манш. Притом амбициям Гитлера конца и края не видно. Я переживаю – вот и все. Мне кажется, сейчас не лучшее время для появления ребенка на свет. Каким будет мир через год?
Вивиан вздохнула, признавая свое поражение:
– Я не знаю, но раз мы вместе, то сделаем все возможное и постараемся выжить. Я не боюсь. Люблю тебя и хочу, чтобы у нас была семья. Я не позволю Гитлеру забрать у нас это счастье. Он не должен мешать нам жить. Не дам ему такой власти.
Теодор прижался лбом к ее лбу. Они сидели в тишине, пока не услышали, как миссис Хансен поднимается по лестнице.
– Твой ужин готов, – прошептала Вивиан.
Они перешли в столовую. Миссис Хансен уже расставляла тарелки и разливала по бокалам вино. Вивиан села напротив Теодора. Забрав поднос, миссис Хансен снова оставила их наедине.
Теодор взглянул на часы, стоявшие на каминной полке.
– Новости вот-вот начнутся.
– Да, – кивнула Вивиан, – но, пока у нас есть пара минут, я хочу тебе еще кое-что рассказать.
Расстелив на коленях салфетку, он зачерпнул ложкой бульон.
– Ах да, прости. Ты же обещала мне две хорошие новости. Что ж, мадам, стреляйте по готовности.
– Ладно. Стреляю. У нас наверху кое-кто спит.
– У нас гости? Кто же?
Вивиан мгновение изучающее смотрела на него:
– Ты не поверишь. Угадай!
Он усмехнулся:
– Заставляешь меня угадывать? После такого тяжелого дня?
– Ну ладно, – покорно улыбнулась она. – Это Эйприл. Она приехала сегодня вечером.
Проглотив внушительный кусок тушеного мяса, Теодор поднял глаза:
– Что-что? Твоя сестра здесь? – Он отложил ложку. – Это же замечательно!
– Да, замечательно. Я подумывала тебе позвонить и рассказать об этом, но она устала, и ей нужно было поспать, – объяснила Вивиан. – А еще я хотела сообщить тебе все хорошие новости лично.
В этом она лукавила. Она не позвонила ему, потому что ей требовалось время. Надо было оправиться от шока после разговора с Эйприл и решить, что делать с ее секретом.
Она все еще пребывала в раздумьях. И решила просто плыть по течению и довериться собственной интуиции.
– Где она была все это время? – спросил Теодор. – С ней все в порядке?
– Да, в порядке, – ответила Вивиан. – Она сказала, что писала мне из Берлина, но почему-то письма не дошли. Ничего удивительного, ведь мы находимся в состоянии войны. Она пела в местном клубе и была совершенно счастлива – прятала голову в песок, словно страус, конечно. Только когда Германия вторглась во Францию, решила, что там небезопасно. И наконец соизволила вернуться домой.
Он усмехнулся и, взяв ложку, снова принялся за рагу.
– Ей повезло, что она выбралась оттуда целой и невредимой. В наши дни нацисты не слишком привечают иностранцев – особенно тех, кто состоит в родстве с британскими министрами. Это просто чудо, что ее не схватили как шпионку, чтобы допросить и бросить в тюрьму. И мы бы даже ничего не узнали.
От одной мысли об этом у Вивиан все внутри перевернулось:
– Да. Слава богу, до этого не дошло.
– С нетерпением жду возможности обсудить с ней все это, – сказал Теодор, не отрываясь от еды. – Возможно, она поделится с нами какой-нибудь полезной информацией – вдруг что-то видела в Берлине или по пути домой. Что угодно. Никогда не знаешь, какая мелочь окажется важной для подготовки к грядущему.
Сердце Вивиан учащенно забилось – она никогда не умела врать. Отец всегда догадывался, когда она пыталась скрыть от него свои выступления. Говорил, что у нее правда на лбу написана. А потом избивал за попытку солгать.
Конечно, Теодор ни за что не поднял бы на нее руку, но он был ее любимым мужем, они доверяли друг другу. Она сомневалась, что сможет жить, если между ними будет стоять такая ложь. Если он когда-нибудь обо всем узнает – а он точно узнает, потому что она совершенно не умела хранить секреты, – это наверняка разрушит их счастье.
Она не могла так рисковать. Она обязана была сказать ему правду.
– Есть еще кое-что, в чем я должна тебе признаться, – словно со стороны услышала она собственный голос. – Но мне от этого не по себе. Если честно, Теодор, я не представляю, как ты отреагируешь. И я очень боюсь того, о чем ты подумаешь и что можешь сделать.
Он хмуро отложил ложку в сторону:
– Ты не должна меня бояться, дорогая. Скажи мне, что случилось. Ну же.
Сжав кулаки, она попыталась взять себя в руки. Ее одолевали сомнения. Что, если она поступает неправильно? Что, если Теодор сообщит о связи Эйприл с нацистом кому-то из правительства? Что, если они сочтут ее шпионкой и арестуют?
Ее ладони вспотели. Что было хуже? Эйприл могли отправить в концлагерь как сочувствующую нацистам. Или даже казнить – если вдруг она и правда что-то замышляла. Вивиан не могла этого исключать – ее сестра была без ума от своего немецкого офицера и, скорее всего, сделала бы для него все, что угодно. И что же лучше: горькая, опасная правда или ложь во спасение? Ведь судьей предстояло стать ее любимому мужу.
Вивиан решила прислушаться к интуиции. И внезапно все встало на свои места. Она не могла предать сестру – даже если на карту была поставлена ее собственная жизнь.
Она потупилась:
– Я разбила фотографию твоих родителей. Ту, что стояла на твоем комоде. Прости, пожалуйста. Я нечаянно.
Теодор одарил ее полным сочувствия взглядом:
– Ты из-за этого так переживала? Такое бывает, дорогая. Конец света не наступил.
Она закрыла лицо руками, уверенная, что он видит ее насквозь.
– Я чувствовала себя ужасно из-за этого. Я кружилась по комнате,
