настолько старые, — восклицаю с притворным ужасом.
Чесс неодобрительно цокает, качая головой и глядя на меня.
Чарли расплывается в улыбке.
— Я имею в виду, вы ведете себя, словно знакомы целую вечность.
Слова, бесцеремонно ворвавшись в комнату, повисают в воздухе. Мы с Чесс долго смотрим друг на друга, не зная, что сказать. Но затем она сжимает губы, сдерживая смех.
— Мне и самой иногда так кажется, — бормочет она, прежде чем повернуться на каблуках и направиться на кухню. Длинные темные волосы покачиваются, как маятник, над дерзкой попкой.
Я наблюдаю, как её локоны раскачиваются и подпрыгивают, и мой член дергается в ответ.
Рядом со мной Чарли издает сдавленный смешок.
— Мужик...
Бросаю на него взгляд.
— Да, я знаю.
ЧЕСС
— НЕ МОГУ ПОВЕРИТЬ, что ты мне не позвонила, — ругается Джеймс в трубку.
Я обыскиваю кухонные шкафчики Финна в поисках тарелки. У этого парня имеется десять разных наборов пивных стаканов, но едва ли найдется сервировочный поднос или блюдо.
— Ты пропустил ту часть, где я сказала, что потеряла телефон?
— Могла бы одолжить у кого-нибудь!
— Я что единственная, кто не знает на память ни одного номера? — ворчу я, переходя к следующему шкафу.
— Верно подмечено. — Где-то на заднем плане гудят клаксоны, и я задаюсь вопросом, не на улице ли он.
— Ты где сейчас?
— Направляюсь в сторону МоМА (Музей современного искусства на Манхеттене в Нью—Йорке (англ. Museum of Modern Art, сокр. MoMA) ), — отвечает Джеймс, слегка запыхавшись. — Не волнуйся, закажу билеты домой, как только мы закончим.
Наконец, я нахожу тарелку для сыра и несколько неглубоких мисок, которые можно было бы использовать для крекеров или хлеба. На них все еще приклеены ценники. Представляю, как мама Финна покупает все это, стараясь подготовить его кухню к вечеринкам, которых не будет.
— Не надо, — говорю я Джеймсу, снимая наклейку с тарелки. — В этом нет никакой необходимости.
— Как это нет необходимости? — восклицает он. — Твой долбаный дом сгорел дотла. Конечно, я возвращаюсь.
— Нет, Джеймс, со мной, правда, всё в порядке. Оставайся с Джейми. Повеселись.
Он громко фыркает.
— Я сейчас же возвращаюсь. Да что я за дерьмовый друг, по-твоему?
Поставив тарелку на стол, принимаюсь разворачивать сыр.
— Я в полном порядке. Серьезно. У меня есть временное жильё, и страховая компания действительно помогает.
— А как же работа? Календарь?
— Компьютерщики смогли скачать файлы со сломанного ноутбука и перенести их в новый. Так что я легко могу закончить работу с календарем. Мне пришлось бросить несколько заказов... — это больно ударит по финансам. — Но я купила достаточно оборудования, чтобы справиться со свадьбой Дьюкейна, я правда могу сделать это сама. И у нас еще целый месяц не будет ничего серьезного.
Джеймс издает звук согласия.
— А как насчет лофта? Как скоро ты сможешь вернуться обратно?
— Не знаю. Честно говоря, я хочу включить свою внутреннюю Скарлетт и подумать об этом завтра.
— Всегда думал, что из тебя получилась бы отличная Скарлетт. Сверкающие зеленые глаза, иссиня-черные волосы, кремовая кожа...
— И идеально стервозное лицо? — фыркнув, предлагаю я.
— Именно.
— Так что, послушай Кэти Скарлетт и останься в Нью-Йорке, погрязни в любви и прочем слащавом дерьме.
— Слащавом, да? — Джеймс подозрительно хмыкает. — Скажи мне, Чесс, а тот факт, что ты сожительствуешь с безумно горячим квотербеком, и я все еще завидую, кстати, имеет какое-то отношение к тому, что ты настаиваешь на том, чтобы я остался в Нью-Йорке подольше?
— Твои подозрения оскорбительны, Ретт. — Хватаю хлебный нож и начинаю резать свежий багет, который купила в булочной. — Вот что я получаю, благородно поддержав твою новообретенную любовь.
— Пф.
— Ты обвиняешь меня в скрытых и гнусных мотивах.
— Звучишь как злодей из фильма тридцатых годов, — протягивает Джеймс. — И да, если начистоту, я обвиняю тебя в скрытых гедонистических мотивах.
— Чушь. — Кладу ломтики хлеба в неглубокую миску и стряхиваю крошки.
— Ну так что? — нараспев спрашивает Джеймс. — Как выглядит дом отважного Мэнни? Есть ли у него красная комната боли?
Закатываю глаза и улыбаюсь.
— Я тоже так думала, но оказалось, что это всего лишь домашний спортзал.
— Облом.
Взглянув на часы, несу хлеб и сыр к кофейному столику.
— Да, но я могу засвидетельствовать его способность сделать больно.
Джеймс смеется.
— Шути сколько хочешь, Мишка Чесси, но от меня не спрятаться. Тебе нравится быть сексуальной соседкой Мэнни.
Отрицание вертится на кончике языка. Но я не могу заставить его сорваться.
Я могла бы влюбиться в Финна. Безвозвратно. И знаю это. Я уже чувствую, как балансирую на краю, а ведь мы знакомы совсем недавно.
Все внутри сжимается, протестуя, и я кладу руку на низ живота, прежде чем успеваю сама себя остановить. Мой живот по большей части плоский, но я не любитель качать пресс, поэтому у меня есть небольшая мягкая выпуклость чуть ниже пупка.
Иногда мне нравиться этот маленький изъян, а порой я его ненавижу. Когда я стою в полный рост, мне кажется довольно милым и сексуальным иметь немного женских округлостей в теле, потому что чаще всего я чувствую себя неуклюжим жирафом. Но если я сажусь в бикини на какую-нибудь мягкую подушку, я его ненавижу.
Сейчас я нежно поглаживаю это уязвимое местечко.
— Джеймс? Ты когда-нибудь чувствовал... — судорожно вздыхаю. Я должна заткнуться. Прямо сейчас. Но мне надо кое-что спросить. А Джеймс — мой самый близкий друг. Он никогда не осудит. — Себя неполноценным? Словно ты испорченный товар?
Лицо мгновенно вспыхивает от стыда и досады. Я открылась перед ним, и мне не нравится это ощущение. Но в трубке раздается мягкий голос Джеймса.
— Чесс, я бисексуал. Меня осуждают со всех сторон. И я либо буду жить во лжи, либо осознанно сделаю выбор быть тем, кто я есть. Но я точно неполноценный на оба лагеря.
Мне хочется обнять его, несмотря на то, он за тысячу миль отсюда.
— Это они неполноценные, а не ты.
Он на мгновение замолкает.
— В тебе нет ничего ненормального, детка. Ни одной гребаной вещи.
— В этом-то и проблема. Я знаю, что меня определяют не мои недостатки, а то, кто я есть в целом. И я надеру задницу любому,
