комплектом золотых коронок, отчего казалось, что когда он говорит, из его рта вылетает жаркое пламя. Обдавая этим жаром, Юрко долго уговаривал меня стать директором, но я был непреклонен. Считал себя инженером и не хотел поглупеть.
Я ужасно не люблю:
— Общений с высоким начальством. Думаю, что оно (высокое начальство) как-то инстинктивно чувствовало мою нелюбовь и тоже недолюбливало меня.
— Сидений на совещаниях и активах. Меня там одолевал сон, и я мучительно боролся с ним, иногда клевал носом.
— Вызовов в партийные органы. Этим партийным органам не следовало бы лезть в производственные дела. Все решения, которые они принимали, бесили меня своей некомпетентностью и хамовитостью. Обязать! Наказать! Выслушать на очередном парткоме! Понятно, что это зло неизбежное, но пусть они обязывают моих директоров.
— Приемов по личным вопросам. По мне, приятнее визит к зубному врачу, там орудия пытки не столь изощренные.
Поэтому я заявил Юрко, что согласен временно и безропотно исполнять обязанности, а Вы уж, Николай Павлович, найдите мне хорошего директора. Пока Юрко шарил по кадровым сусекам, я без оглядки занялся заводом. В партийные органы ездил наш партийный секретарь, и там его постоянно спрашивали, когда же у вас там появится директор, а то некого обязывать и наказывать. Завод развивался медленно, и нужно было придумывать какие-то способы для роста. Руки у меня были развязаны, наказывать меня было нельзя, потому что я временный, и мы с Гончуковым пустились в рискованные эксперименты. Делили большие цеха на участки и бригады, давали им посильные планы, и они их начали выполнять! Вместо подробного нормирования операций, непонятного рабочим и нелюбимого ими, вводили разработанные нами самими нормативы, и рабочие заработали с воодушевлением. В общем, нарушали принятые и обязательные руководящие указания. Но завод постепенно и неуклонно наращивал выпуск конструкций, и уже скоро должен был выйти на выполнение плана. Юрко приезжал и, как Змей Горыныч, изрыгал на меня золотое пламя своего гнева. «Вы тут с Гончуковым нарушаете социалистическую дисциплину! Вы оба ответите! Кто вам разрешал устанавливать какие-то планы? Есть только один ПЛАН — Государственный! Есть Государственная система нормирования труда и Государственные расценки!» Но завод прибавлял, мы отказались от наркотической привычки к полуфабрикату, и Юрко ругался только для проформы.
— Николай Палыч, потерпите, не мешайте нам, лучше найдите хорошего директора.
— Где я его вам найду, тем более хорошего, — отговаривался Юрко. — А если проверка из Министерства нагрянет, что будете делать?
— Авось пронесет, — говорили мы, — завод-то уже на выполнение плана выходит!
Первый присланный Юрко директор оказался неудачным. Он прислал директором Валеру Пака, ой, простите, Валерия Федоровича, моего бывшего воспитанника из молодых специалистов на Темиртауском заводе. Валера приехал на Темиртауский завод по распределению после окончания института. Мне он понравился энергией, амбициозностью, и я провел Валеру по всем ступеням заводской лестницы: мастер — начальник цеха — главный технолог. Я даже выбил для него квартиру, а когда уезжал из Темиртау, рекомендовал его на свое место, главным инженером. После отъезда Торопцева Пак стал директором Темиртауского завода. И теперь он шел на повышение — директором Большого завода. «Они с Дипнером хорошо знают друг друга, сработаются как единая команда», — рассуждал Юрко.
Конечно, это было ошибкой. Нельзя назначать начальником к человеку его бывшего ученика! Сказался также слишком быстрый, без отступлений, взлет Валеры по служебной лестнице. Для формирования цельной личности необходимы поражения. Они нужны для самоанализа, для выработки умения ориентироваться в сложных жизненных ситуациях. В противном случае у человека возникает комплекс собственной непогрешимости, который обязательно рано или поздно приведет его к поражению. Неглупый человек, директор Пак понимал, что его главный инженер гораздо опытнее его и лучше него владеет заводом. Как поступить в этом случае директору? Как завоевать авторитет на заводе? Он стал вызывать к себе в кабинет поодиночке работников из цехов и допытываться у них, как они относятся к главному инженеру, чем они недовольны и что следует изменить в коллективе.
На заводе начались шепотки по углам. Я поехал в Алма-Ату и сказал Юрко, чтобы он забирал назад своего Пака, а то он расколет коллектив, и я уйду с завода. Угроза подействовала, и Пак перебрался к Журавелю заместителем начальника управления. Я понимал, что породил врага, но лучше иметь врага за забором, чем в своем доме. Тогда и появился Бергер.
Мне позвонили из треста: «К вам выехал вновь назначенный директор Бергер, поезд 12, вагон 3, встречайте завтра утром, покажите завод». Встречать нового директора на вокзале я не стал, послал водителя Колю с плакатом «Бергер». Было около девяти, когда открылась дверь кабинета и к моему столу прошел приехавший, протянул руку, назвался кратко: «Бергер». Крупная голова без шеи была посажена на туго накаченное небольшое туловище. Львиного цвета, крупными кольцами, грива. Чувствовалось, что свою прическу он холит и лелеет. Подкачали только нос, совсем не львиный, картофельной формы, водянистые, слегка навыкате глаза и отвисшая нижняя губа. Эта отвисшая нижняя губа придавала его лицу обманчивое презрительно-недовольное выражение. Я провел Бергера в директорский кабинет. Он внимательно всё осмотрел, потрогал дверцы шкафов во всю стену — творчество В. Пака.
— Ну что? Хороший кабинет. Только вот шторы.
— Что — шторы? — не понял я.
— Цвет мне не нравится. Голубые. А я люблю розовые. Нужно будет сменить.
Потом мы пошли осматривать производство. Грохот металла и звонки мостовых кранов несколько напугали нового директора, но держался он стойко, немногословно, с начальниками и мастерами здоровался за руку, произнося неизменное «Бергер». Потом мы вернулись в директорский кабинет, и Бергер примерил на себя директорское кресло.
— Ну что? Хороший завод. Большой. Только вот шторы надо будет заменить.
Николай Францевич работал в Алма-Ате начальником Управления «Сантехмонтаж», понравился руководству Министерства и попал в список на повышение. И тогда в простодушную голову Николая Павловича Юрко пришла мировая идея. Так сложилось, что на Джамбулском заводе главным конструктором был Гердт, зам по общим вопросам — Фогель, главным инженером — Дипнер. «А пошлю-ка я туда еще одного немца, — задумал Николай Павлович. — Они, немцы, вместе сработаются, и будет у меня своя маленькая немецкая колония! Во будет!» Я, по простоте душевной, не подозревал о моем включении в национальный пул. Корни у меня, действительно, немецкие, но мои предки так долго прожили в России и так часто выбирали себе в жены русских женщин, что немецкий дух из них выветрился по дороге, до меня не дошел. Как говорит моя жена (а она судья строгий и беспристрастный), в моей простодырости совсем ничего немецкого, и странно, что меня
