но уже поздно.
— Ну и хитрецы! — грозится незлобиво. — На следующий раз вы меня не проведете. Урок не выучили и нарочно задаете вопросы!
Самой доброй считается Надежда Григорьевна, учительница украинского языка и литературы. Она всегда все прощает: невыученный урок, опоздание, подсказку, даже шалости, стоит только попросить у нее прощения. Сама очень вежливая, требует этого и от других. Учеников называет на «вы».
Когда кто-нибудь подходит к ней на перемене и просит не вызывать на уроке, поскольку, дескать, по такой-то и такой-то причине не приготовил домашнее задание, она и не вызовет.
О каждом из учителей ученикам известно немало. А вот что можно сказать о новой? Почти ничего. Непонятная какая-то…
«Но куда же все-таки девался Сашко? — опять вспомнил друга Микола. — Может, к старым Антонюкам пошел? Там ведь сейчас дядько Дмитро гостит. Нет, туда он не пойдет. С тех пор как там снимает комнату Валентина Михайловна, не был ни разу. Скорее всего, с отцом на пруду».
Только подумал это, как услышал на улице треск мотора. Выбежал за ворота — а это Сашко на мопеде гоняет.
Увидел Миколу, остановился.
— Чей это? — спросил Микола.
— Дяди Дмитра. Вчера купил, «Верховина» называется. Во Львове выпускают.
— Когда же ты научился ездить?
— А тут и учиться нечего. Кто на велосипеде умеет, тот и на мопеде сразу поедет. Дядя Дмитро мне показал.
— А где же он сам?
— На рыбалке. А мне разрешил кататься до обеда. Хочешь и тебя научу?
— Спрашиваешь! Ясно, хочу, — усмехнулся Микола.
— Но не тут, лучше за садом или за огородами. А то как набежит малышня!..
Сашко добрый и незлопамятный. Как будто ничего неприятного между ними и не было.
— Слушай, Сашко, а может, и хлопцев позовем?
— А чего же, давай, — охотно согласился Сашко: он сразу догадался, что Микола хочет помириться со всеми.
Вскоре сошлись почти все ребята из их класса, и каждому хотелось прокатиться на мопеде.
Не было только Виктора Троця.
— Кто за ним сбегает? — спросил Сашко, который теперь чувствовал себя чуть ли не вожаком их ватаги.
— Все равно мать не пустит. Он пеленки сестре стирает, — засмеялся ехидно Олег.
— Тогда пойдемте все вместе, попросим, чтобы отпустила, — сказал Сашко.
Ну и вреднющий этот Олег! Такой же, как и его старший брат Сергей. От него, наверное, и перенял эту дурную привычку: всегда старается словечком язвительным уколоть или придумает такую забаву или игру, чтобы поглумиться. Это у него прямо как болезнь. Возьмет, бывало, и спрячется, а когда подойдет кто-нибудь — выскочит внезапно, крикнет «гав» и хохочет, довольный, что напугал.
Когда пришли к Виктору во двор, увидели у сарая кирпичи, сложенные в ровненький невысокий столбик.
— Для чего это? — спросили.
— Для гаража. Отец машину покупает, «Запорожец», — ответил Виктор.
Олег попробовал, крепко ли стоит столбик, — он слегка качался.
— Ого, тут и силач не свалил бы! — сказал зачем-то, хотя хорошо знал: повалить его сил много не нужно.
— Такое скажешь — «силач»! — усмехнулся Виктор. — И я повалил бы.
— Ты? — пренебрежительно глянул на него Олег. — Силы как у воробья, а хвастает!
— Вот и не хвастаю!
— Так докажи — возьми и повали!
— И докажу, — не сдавался Виктор.
Хлопцы советуют ему не обращать на Олега внимания. И Олега усовещают, чтобы не обижал товарища, но тот не отступался.
— Нет, пусть докажет! А то только языком треплет, хвастун несчастный.
Для Виктора честь дороже всего. И он постоит за нее. Решительно подошел к столбику, уперся в него обеими руками. Верхний рядок кирпича сдвинулся и с грохотом упал на землю. Несколько кирпичей разбилось.
Услышав грохот, из хаты выбежала мать.
— Что ж вы наделали, сорванцы?! Вот я вам задам! — схватила с крыльца веник.
— Это не мы, тетя, это он, — ткнул в Виктора пальцем Олег и попятился к калитке.
Виктор стоял, растерянно глядя на битый кирпич. Но как только мама замахнулась веником, словно проснулся. Сорвался с места и рванул в огород. Вслед ему полетел веник.
Хлопцы, чтобы и им заодно не попало, тоже разбежались.
— Это я нарочно подговорил его повалить кирпичи. Го-го-го! Ха-ха-ха! — хохотал Олег.
— Ну и дурак! — рассердился Сашко. — Виктору теперь влетит.
— И пускай влетает!
— А тебе что от этого? Чему радуешься? — спросил Микола.
— Он тоже насмехается, когда мне взбучку дают.
— Так тебе ж за дело…
Когда мама Виктора ушла в хату, хлопцы вернулись во двор, чтобы помочь Виктору сложить кирпич.
Олегу скучно одному, без товарищей. Разогнал кур, которые греблись в мусоре, напугал кота, дремавшего на солнце под забором. В соседнем дворе играла девочка. Выманил у нее две пригоршни жареных тыквенных семечек. Сел у ворот возле мопеда и лузгает.
Между тем хлопцы сложили кирпич, попрятав внутрь столбика битый, и вышли на улицу.
Олег подошел к ним, протянул Сашку и Миколе семечки:
— Берите.
— Я не люблю тыквенных, — отвернулся Микола.
— И я не люблю, — также отвернулся и Сашко, давая Олегу понять, что не хочет иметь с ним никакого дела. — Хлопцы, пошли, а то не успеем покататься.
И они без Олега двинулись вдоль улицы.
А Олег помчал прямиком посадкой кукурузы за сады. Наломал колючих веточек терна и акаций, раскидал по дороге и присыпал их пылью: будут ездить — обязательно проколют камеры мопеда.
Спрятался за густым и высоким кустом смородины, стал ждать.
А хлопцев нет и нет.
Неужели отправились кататься куда-то в другое место? Ну конечно же, в другое, чтобы он их не нашел!
Прислушался.
Тихо. Лишь из садов доносится утренний перепев птиц да на леваде мычит коза бабушки Антонючки.
«Пожалуй, они там, на леваде. Но почему не слышно треска моторчика? Может, не умеют завести?.. Пойду что-нибудь посоветую им — и помиримся».
Но хлопцев не было на леваде. Одна коза паслась на привязи.
Схватил ее за рога, уселся верхом.
— Др-р-р! — затрещал он языком, имитируя треск моторчика мопеда. — Но! — толкнул коленями козу под бока.
Но коза расставила копыта, нагнула голову — и ни с места.
Ох и капризная!
Слез, огрел ее в сердцах кулаком по спине. Коза заблеяла и метнулась в сторону.
Олег увидел в траве палку, схватил ее, спрятал за спину.
— Кизя, кизя, — ласково поманил.
Коза недоверчиво вытаращила на него умные выпуклые глаза.
Бац — со всего размаха, так что аж палка треснула, хватил ее Олег.
Коза снова заблеяла и отскочила от него.
Тогда он приставил себе ко лбу пальцы, изображая рога, и сам заблеял по-козьи, приговаривал:
— Ой, козюра-мацапура, на тебе вонюча шкура!
Это разозлило козу. Она покрутила головой, встопорщила
