и осталась, даром что теперь красавица. Как скоро?
Ну, пожениться они поженились, а до деревни Килкерлей, где жили отец с матерью Киарана, еще не доехали. И в одну из ночей, когда Киаран усердно возделывал свое поле, у него из носа пошла кровь, капнув прямо на белое лицо жены.
И оказалось, что вместо жены в постели лежит сучковатое, корявое бревно. Жена его с верха поленницы взяла, зачаровала и мужу подложила. И, наверное, не первую ночь уже!
Киаран взял в руки это бревно и пошел искать жену: звал, понятно, ее такими словами, какими шелудивую собаку не зовут, а перед глазами все плыло от ярости.
И вдруг оказалось, что жена его вот, лицом к лицу стоит и улыбается. Киаран оторопел, замер с бревном в руках, а она улыбнулась еще шире, подняла руку и влепила ему такую пощечину, что у Киарана в ушах зазвенело, он бревно уронил… и звон этот не проходит никак, голова пустая, руки-ноги бессильные и недвижимые, глаза ослепли…
Стал он камнем, и только голос у камня остался человеческий: Киаран продолжил сыпать проклятьями.
– А что это с тобой? – удивилась супруга. – Ты должен был стать камнем без голоса!
– А голос я у тебя раньше честно выкупил! – сообразил Киаран.
– Ну что ж, посмотрим, много ли толку будет с твоего голоса на дне озера! – пообещала ведьма.
Вскочила на вертел от очага, закинула камень себе за спину и полетела.
– Ты же опять в каргу превратишься, если я тебе петь не буду! – в отчаянии выкрикнул Киаран.
– О моей красоте теперь поют десятки десятков, – усмехнулась ведьма. – Что ж ты думал, ради одного твоего голоса я теперь буду замужем жить, заживо гнить? Шабаши брошу, чаровать и убивать перестану?
Киаран именно так и думал, но ответить ничего не успел: падал вниз, в воды лесного озера.
Упал не в самую глубь, а чуть поближе, потому что спина у ведьмы занемела, и она сбросила камень малость пораньше, чем нужно было.
Покружилась над взбаламученной водой и улетела, распевая последнюю песню, что сложил о ней Киаран, и думая, что очень удачно стала соломенной вдовой.
Теперь Киаран тоже очень хотел стать вдовцом, а еще хотел снова видеть, ходить, дышать, но что он мог, лежа под водой в мягком иле?
У менестреля остался голос, и менестрель сложил песню-мольбу, песню-плач, песню-призыв. Он пел, зная, что его не услышит никто, кроме озерных рыб.
Только не знал Киаран, что его песни поднимались с самого дна озера, превращаясь на поверхности в волны, и корни кувшинок задрожали, как струны арфы. Слов было не разобрать, но мелодия жгла и волновала сердце любого, кто услышал бы ее.
И однажды ее услышал святой Коллин, который как раз решил, что на Линдисфарне слишком шумно стало, и надо подыскать себе новое тихое место для отшельничества.
Святой шел, благословляя все на своем пути, что убежать не успело, и вдруг услышал мелодию дивной красоты и печали. Вышел на берег озера и увидел, что ее словно бы поет сама вода, и деревья, и небо над ними, упал на колени и возблагодарил Господа.
Тогда Господь по милости своей велел ангелу прикоснуться к ушам святого Коллина, и тот вдруг услышал слова и узнал всю печальную историю менестреля Киарана.
Святой благословил это озеро и всех его обитателей, и от его благословения чары развеялись.
Ангел святого Коллина нахмурился, но Коллин уже и сам понял, что поторопился: камню не вредила толща воды, под которой он лежал, а вот возвращенному из камня человеку!..
Святой перекрестился и бросился в воду. На полпути он встретил косяк рыб, которые несли на своих спинах недвижного Киарана.
Рыбы вынесли Киарана на берег, и святой Коллин помог ему прийти в себя.
Киаран поблагодарил его и заторопился домой. Ему казалось, что он три века провел под водой, хоть оказалось – всего три месяца.
Как мать с невесткой познакомилась
Дома, в Килкерлей, он застал одного отца, потому что мать его месяц назад отправилась на охоту за ведьмой. Мужа прекрасная Аланна зачаровала так, что с первого же перекрестка ноги несли его назад, домой, и, как он ни старался, не смог пройти вслед за женой больше полумили ни пешком, ни верхом, ни в повозке. Кузнец, конечно, страшно обиделся, и за это время совсем извелся от тревоги за жену и сына.
Аланна взяла с собой только дорожный плащ и серебряный кубок – тот, что подарила ей Королева на прощание. Кубок был словно оплетен терновником, а изножье украшено цветами боярышника и ягодами бузины; он казался хрупким, как настоящий боярышников цвет, но не расплющился бы даже под кузнечным молотом.
Отец сразу сказал Киарану, куда могла отправиться его супруга: в замок Термонфекин, где хозяйкой была вдовая леди Линч. Когда-то леди Линч была всего-навсего Черри Суини, и злые языки сплетничали, что не будь ей ведьма со скал Слив Лиг двоюродной бабкой, вышла бы Черри за простого фермера.
Обновившись лицом и телом, ведьма, конечно, захотела бы похвастать обновами перед родней, а то и в Дублин вместе с ними на балы поехать. Киаран припомнил, что девичья фамилия его жены и вправду была Суини, и потому, не мешкая, отправился к замку Термонфекин.
Как только он увидел вдали силуэт замка, так сразу понял, что там творилось что-то неладное: крыша замка, которая точно была прямой, вдруг стала ступенчатой.
Но деревня вокруг замка будто бы жила как обычно, и Киаран спокойно дошел до крепких, окованных железом дверей замка, закрывающих высокую арку входа.
Едва он объявил о себе, как его впустили, и сама леди Линч встретила его и провела в свои покои.
– Да, твоя мать была здесь, – сказала она, не дожидаясь вопроса. – И она увела мою бабку из дома, за что я вечно буду ее благословлять!
– Как увела? Где моя мать? Что с ней? – нетерпеливо воскликнул Киаран.
– Увы, я не знаю, где она сейчас, – вздохнула леди Линч и рассказала ему все, что случилось.
Ведьма, как понял Киаран, явилась к племяннице чрез три дня после того, как скинула мужа в воды озера, и с самого начала повела себя как хозяйка. Каждый день ей грели теплую воду для мытья – десять ведер! Каждый день она выпивала ведро молока и съедала три ведра сливок. Отобрала у леди Линч все
