нечленораздельное. Георгий начал рыться в моих карманах. Не найдя там ничего, принялся меня ругать за то, что я нализался как свинья и что из-за меня он не может лечь и выспаться как следует.
— Может, переспим эту ночь, а завтра разберемся? — спросил он хозяина.
— Нельзя. Полиция категорически запрещает. Придут проверять — наложат на меня штраф.
— Но тогда мы сами заплатим. У его отца вальцовая мельница… — начал изворачиваться Георгий.
Однако хозяин оставался непреклонным, и Георгий принялся опять меня трясти:
— Вставай, пойдем в закусочную. Может, ты там потерял удостоверение, когда расплачивался?..
Нам тут больше нечего было делать. Георгий снова взял меня за талию, и так, в обнимку, мы вышли из гостиницы.
На улице было темно. На первом же перекрестке я «протрезвел». Решили, что Георгий вернется в гостиницу и скажет, что я остался ночевать в корчме, где пил. Иначе поступить мы не могли. Наши вещи остались в гостинице, и, если за ними не вернуться, хозяин заподозрил бы неладное и известил полицию.
Всю ночь я провел под открытым небом, а рано утром мы с Георгием встретились в городской кондитерской.
27 апреля. Пока я дожидался Георгия, в кондитерскую вошло несколько парней. Они говорили громко, шумели. Я понял, что это новобранцы. Подошел к ним и незаметно вступил в разговор. Ребята должны были ехать на грузовике до Момчилграда в сопровождении подпоручика.
В это время в кондитерскую вошел Георгий. Я сказал ребятам, что мы работаем на руднике и хотим проехать в Пловдив, но у нас нет денег.
— Давайте с нами, — предложил один высокий паренек.
— А можно?
— С нами все можно!
Мы залезли на грузовик, и немного спустя подпоручик дал команду трогаться. До Момчилграда ехали без происшествий, около казармы простились с ребятами и направились в ближайшую корчму, где оставили свои ранцы. До вечера просидели в кондитерских и в парках, стараясь не попадаться никому на глаза, а когда стемнело, пошли на вокзал. Билеты взяли до Пловдива, и после полуночи перед нами засияли огоньки города.
28 апреля. В Пловдиве на станции поезд стоял около получаса. Мы слезли, чтобы поразмяться и купить билеты до Софии. В Момчилграде мы нарочно взяли билеты только до Пловдива, чтобы запутать следы, если полиция погонится за нами.
Встали в очередь за билетами и начали считать деньги. Оказалось, что нам хватит на билеты только до Вакарела.
Делать было нечего. Взяли билеты до Вакарела. А потом опять пошли пешком. В седловинах лежал густой туман, но мы шли быстро, гонимые желанием как можно скорее добраться до дому.
В сущности, домой никто из нас идти не собирался. Для нас дом был запретной зоной, так как шпики наверняка уже несколько дней наблюдали за нашими квартирами. Нам хотелось только добраться до Софии.
После нескольких часов усиленного марша мы подошли к окраинам столицы. Здесь нам с Георгием предстояло расстаться. Мы крепко пожали друг другу руку и разошлись.
ГЛАВА ПЯТНАДЦАТАЯ
1
28 апреля 1942 года. Пять часов вечера. Каждый месяц в этот день я ходила делать очередные взносы за радиоприемник. Вдруг на трамвайной остановке возле станции Подуяне я увидела маму и тетку Райну. Они махали мне руками. Когда я подошла, Райна обняла меня и прошептала на ухо:
— Добри бежал из лагеря. Передал, чтобы ты шла домой и ждала его.
В мое сердце вселились одновременно и страх и радость. Пришел! Бежал!
— Добри просил тебя приготовить ему одежду и оружие. Ты знаешь, где их взять.
Две ручные гранаты по-прежнему хранились в радиоприемнике, а пистолет — под стрехой. Вернувшись домой, я достала новый костюм Добри, выгладила его еще раз и стала ждать. Уже стемнело, когда во двор вошли Георгий Ковачки с женой Пешкой. Пешка была беременна, ступала тяжело, и Гошо держал ее под руку.
— Поздравляю!
Я поняла, что его прислал Добри.
— Где он?
— У нас.
Я стала надевать пальто.
— Погоди, — жестом остановил меня Гошо. — Стефан здесь?
— Здесь. В кухне.
— Добри сказал, чтобы ты оружие дала ему. Он отнесет.
— Куда?
— Я ему скажу, — уклончиво ответил Гошо.
Немного спустя Стефан вышел с пистолетом и гранатами в карманах.
— А теперь давай вещи Добри.
Я открыла гардероб.
— Его брюки я надену прямо на свои, а Пешка наденет пиджак под пальто. Она беременна, и это не будет бросаться в глаза.
— А когда я его увижу? — спросила я.
— Не спеши. Мы выйдем, а ты подожди немного и ступай за нами. Только иди осторожно, оглядывайся, смотри, чтобы не выследили.
Гошо с женой под ручку медленно пошли по темной улице. А я осталась ждать. Казалось, прошел целый час, но, взглянув на часы, я увидела, что не прошло и пяти минут.
Наконец и я пошла вслед за Гошо. Шла не торопясь, внимательно осматриваясь. Не скрывается ли кто позади меня в темноте? А так хотелось бежать, лететь птицей! Вот и дом Гошо. Я еще раз оглянулась и нажала на ручку двери. В темном коридоре меня обняли сильные руки.
Это был Добри.
2
— Руководство лагерной подпольной партийной организации сообщило, что вы исключены из партии. — Маленький Пешо растягивал слова и как-то насмешливо глядел на меня. — И ты, и Георгий, и еще некоторые…
Я поднялся со стула и снова сел. Такими словами не шутят, да и Петр Вранчев не такой человек, чтобы смеяться надо мной.
— За что?
— За неподчинение партийному решению, за недисциплинированность. Словом, за бегство из лагеря.
Что теперь делать?
Я бежал из лагеря, выполняя указание партии, а теперь меня исключают за это. Что делать? Зачем мне нужна свобода, если я окажусь вне партии?
Вскоре после возвращения в Софию мне удалось связаться с Пешо Майной и Желязко Колевым. Несколько дней спустя я встретился с Петром Вранчевым и теперь стоял перед ним, а он встретил меня такой страшной вестью: исключен из партии.
Я поймал его взгляд и, словно не веря этим словам, спросил:
— Это правда?
— Правда! — улыбнулся Пешо. — Верно, лагерное руководство исключило тебя, но мы считаем, что вы с Георгием, а также и другие товарищи, которым удалось вырваться из заключения, поступили правильно, и не признаем решения о вашем исключении.
Он подал мне руку, и я сжал ее изо всей силы.
— Что ты собираешься теперь делать?
— Если меня не оставят в Софии и не пошлют еще куда-нибудь, могу поехать в родные места — в Троянско. Горы знаю хорошо, они очень удобны для организации партизанской борьбы.
— Ладно. Это мы решим потом.
