протянул белошвейке.
Она не взяла сторублевую ассигнацию. Он, помедлив, положил деньги на стол.
– Откупиться от меня хотите, ваше высокоблагородие, господин генерал? – спросила мятежная белошвейка.
Клер смотрела на нее со смешанным чувством – восторг, жалость, восхищение, настороженность. Да, ничего не скажешь, есть женщины – жар-птицы свободы… Врожденная гордость простого народа подобна алмазу, несмотря на все их крепостное право и дикие проявления холопства и угодничества.
– Так точно, хочу от тебя откупиться. – Комаровский кивнул. – По-христиански же ты не простишь ни моих стражников, ни меня – их командира. Ну, вот откуп тебе по старым нашим славянским законам русской правды – деньгами, гривной. К лекарю сходишь, дом поправишь, товар купишь, дело свое швейное расширишь. Из департамента корпуса стражи тебе тоже денег посыльный привезет – одноразовая пенсионная выплата за нанесенный ущерб. Бери, не гордись передо мной.
Белошвейка Наталья все смотрела на него. А вот дочка ее сунулась и забрала сторублевую ассигнацию.
– Маман, пригодится, – заявила она тихонько.
– Барышня, умница, как звать? – Евграф Комаровский, повернувшись, обаятельно улыбнулся девице.
– Аннушка я, ваше сиятельство.
– С Аглаей, дочкой стряпчего, ты, говорят, дружна была?
– Не то что очень… раньше, когда девчонками мы были малыми. А сейчас… бедная Глаша… я так плакала, ваше сиятельство, так плакала, когда узнала, что их всех убили.
– Аня, молчи. Не лезь не в свое дело, – сурово приказала ей белошвейка Наталья. – Оставьте мою дочь в покое, ваше высокоблагородие господин генерал. Мы не знаем ничего про сей ужас.
– Я вам деньги плачу за сведения, ты добавки хочешь? Мало тебе ста рублей?
– Мне и этих ваших денег не нужно. Благодарна я вам, конечно, что сына моего из острога выпустили, да все потому, что барыня наша Юлия Борисовна, дай бог ей здоровья и долгих лет жизни, заступилась за меня и моих детей при всем честном народе! – Мятежная белошвейка снова повышала голос на власть предержащего Комаровского. – Но если вы думаете, что мы на коленках тут будем все перед вами ползать, как Маврушка – швея моя, то вы очень, очень ошибаетесь!
– Ладно, не ори. Детки, айда в горницу, потолкуем с вами приватно, без маменькиных истерик. – Евграф Комаровский указал на соседнею комнату. – Не просьба уже, а приказ. Аня, Ваня, исполнять быстро, без разговоров, ну!
И Аня с Ваней – дети белошвейки – подчинились его тону или его виду, харизме – Клер потом долго размышляла над этим, как он их заставил? Они ведь слушали во всем собственную мать, обладавшую тоже сильным характером, и подчинялись ей.
В горнице на столе бумаги, документы из присутствия – Ваня зарабатывал на жизнь перепиской и после гибели своего работодателя. Евграф Комаровский плотно притворил в горницу дверь, чтобы мятежная белошвейка не подслушивала и не вмешивалась.
– Когда видел стряпчего Петухова в последний раз живым? – спросил он юного помощника.
– Вечером я документы ему принес из присутствия, – паренек вперился в пол. – Меня из холодной ваши стражники отпустили, я сразу в присутствие. Чиновники решили, я из-под стражи сбежал, всполошились, потом опомнились. А бумаг столько накопилось за неделю, пока я в тюрьме вашей сидел.
– С дочкой Петухова у тебя шуры-муры были?
– Нет!
– А то я часом подумал, не ты ли там все это сотворил, якобинец? Приревновал, может, девицу? Может, она твоих либеральных взглядов не разделяла, а ты в исступление впал? Как англичане говорят – в аффект?
– Мы… нет, что вы, мы никогда с ней. Я и не думал. Она странная была последнее время.
– Как понять – странная?
– Словно не в себе. Чушь разную порола.
Клер изо всех сил старалась понять, о чем они говорят? Она мысленно дала себе обещание учить, зубрить русский язык… найти бы только время для этого!
– Ты неделю в остроге провел за памфлет свой пустой и дерзкий, но ведь ты давно у стряпчего служил, какие он вел дела?
– Много разных дел вел, всего и не упомнишь. К нему постоянно обращались, если тяжба какая в суде.
– Меня здешние господа интересуют – кто из них обращался за помощью в тяжбах?
– Его сиятельство князь Хрюнов, у него многолетняя тяжба – поначалу с отцом была, а теперь с младшим братом.
– В чем суть тяжбы, знаешь?
– Я документы переписывал – конечно знаю. Хрюнова отец лишил права первородства, титула и наследства. Прямо как библейская история с Исавом и Иаковом. – Образованный юный Ваня-переписчик презрительно прищурился. – Загнивающий дворянский строй во всем его зверином оскале алчности и абсурдности. Отец добивался, чтобы все рестрикции были оформлены официально, уже раз и навсегда. Чтобы сделать сына «лишенцем». После смерти отца все претензии судебные поддерживает брат, которому все достояние и титул, по идее, и должны перейти. Но дело годами длится, все инстанции прошло, добралось до Царской канцелярии и до совета по геральдике.
– А с чего весь сыр-бор хрюновский возник? – хмыкнул Комаровский.
– Отец подозревал нынешнего князя в том, что он не его родной сын, а прижитой на стороне. Он и жену свою этими подозрениями в могилу свел. Началось все давно – сразу после войны с французом, как мне стряпчий рассказывал. Он говорил – это бесконечное дело, потому что доказать ничего ни одна сторона не в состоянии. Много денег на тяжбу ушло. Князь Хрюнов злился и бесился по этому поводу.
– Так, ладно, а еще кто?
– Полукровка Байбак-Ачкасов тоже услугами Луки Лукича пользовался, но не столько по судебным делам, сколько по земельному размежеванию. У него споры с казной по поводу границ с тех пор, как он в Сколкове угнездился и занялся там обустройством. Он консультации у Луки Лукича запрашивал много раз, насчет формулировок официальных, когда бумаги составлял – записки в Государственный совет. Я все это переписывал набело на гербовой бумаге под диктовку Луки Лукича. Он знал, как такие документы составляются по всей форме.
– Еще кто? С господами Черветинскими стряпчий вел дела?
– С их отцом до его болезни очень активно. Но, опять же, то были не судебные тяжбы, а сплошная канцелярская бюрократия – составление прожектов и ходатайств-прошений.
– О чем?
– Они разорены. Старый барин пытался таким образом спасти остатки их состояния. Лука Лукич ему помогал: они давно знакомы были. Старый барин Черветинский его очень ценил за ум и расторопность. Кстати, Лука Лукич и нашел его в тот самый вечер, когда с ним удар апоплексический случился. Если бы он тогда не подоспел, может, старик вообще бы умер без помощи.
– Подробности знаешь?
– Только то, что Лука Лукич мне рассказывал скупо – это в прошлом
