— вскоре каждый здесь учится просыпаться за пару минут до побудки.
По дороге в столовую я мрачно вспоминала вчерашнюю встречу в таверне со старшекурсницами-шпионками и их вначале изумленные, а затем ехидные взгляды. Сомнений, что Лиэнн донесет на меня змеюке-деканше, не имелось. Конечно, ничего плохого я не делала — в уставе не говорится, что адепткам запрещено ужинать в городской таверне. Плохо, что я покинула университет, минуя проходную. Вот это тэ’Остейн наверняка сочтет нарушением, конечно, если докопается до таких подробностей. Что же до юношей, которые меня сопровождали, то ничего предосудительного декану они тоже не могли сообщить. Несмотря на попытки мыслить позитивно, сердце полнилось предчувствием грядущей выволочки.
Впрочем, день начался спокойно. Лекция магистра Аэлии Рикс стояла в расписании первой. Физические принципы магии — еще одна общая дисциплина с факультетом земли и камня. Лессли поджидал меня у столовой, и мы вместе отправились в главный корпус. Друг тоже был слегка не в духе, но по другой причине: его мучила головная боль после вчерашнего пива.
Первые ряды парт как обычно занимали сокурсники Лесса, серьезные до мрачности. За их мощными спинами хихикали и перешептывались мои товарки по зельеварению. Под их неприязненными взглядами мы прошли в конец аудитории и расположились на вечно свободном последнем ряду.
Я открыла чистые страницы конспекта и приготовилась внимать основам магфизики. Время шло, а Рикс не появлялась. После звонка прошло минут пять, затем — десять… Адепты шумели, пользуясь неожиданным отдыхом. Наконец, в аудиторию вошел долговязый желтолицый субъект с папкой под мышкой.
— Аде’ды, я даставдик Дерид Идор, буду п’еподавать у фас язык магифефких жаклинадий. Магистра Рикс не могди най’ди, так фто у фас сегод’дя дфа моиф ванядия.
Что он говорит? Мы с Лесли обменялись недоуменными взглядами. Этот преподаватель, похоже, не выговаривает большую часть букв и вдобавок страдает хроническим насморком — как мог ректор Буру поставить его читать курс «Язык магических заклинаний»? Но волновались мы напрасно. Дефекты дикции наставника отчасти компенсировались тем, что сами заклинания Итор писал очень крупно на доске. А уже через некоторое время мы настолько привыкли к плавному гундосому журчанию, что, боюсь, сами не сможем теперь нормально разговаривать. По крайней мере, когда одного из гномов спросили, к какому типу относится формула, выведенная на доске, парень ответил, не задумываясь: — К к’ассу заклинадий выбо’га, даставдиг.
К счастью, преподаватель не рассердился, и даже как будто не заметил приступа смеха, скрутившего аудиторию.
В конце первого урока Итор взялся отмечать нас в журнале. Это, естественно, послужило новым поводом для потехи, потому что, хотя бедняга старался как мог, но не произнес верно ни одну из фамилий. Досталось и Мии Дард, и Дессди Фиддо.
Отсутствовали на лекции только две адептки — Дора Данэль и Армина Озбайд — те самые девушки, за тайным побегом которых я наблюдала вчера из кустов.
Мне показалось это странным, и я с трудом дождалась перемены, чтобы обсудить с Лессом отсутствие моих однокурсниц. Но он не увидел ничего необычного в том, что девушки прогуляли первый урок. По его словам, он сам с удовольствием бы отоспался — голова трещит! Я с ним согласилась, но Дора и Армина не появились и на паре по травоведению.
* * *
Когда я вышла из главного корпуса и направилась к оранжерее, на меня налетел ураган по имени Яр. В отличие от друга детства, оборотень был весел и бодр, словно не поглощал вчера пиво в неприличных количествах.
— Как твои руки сегодня? — поинтересовался он. Я оттолкнула его, чтобы избежать объятий, но он все-таки поймал мою ладошку.
— Нормально заживают, как видишь, — я помахала руками перед его лицом. На коже остались темно-розовые шрамы, не более. Да и те скоро исчезнут, нужно только в обед посетить в лечебницу, раз уж вчерашнюю перевязку я прогуляла.
— А что твой декан? Те тхарки, которых мы вчера повстречали, уже нажаловались?
— Пока все тихо. — Я скрестила пальцы и нарисовала в воздухе петлю отвращающего беду знака. Никогда не была суеверной, но мерзкая тэ’Остэйн кого угодно плохому научит. — У нас другое! Вчера я видела, как две мои сокурсницы сбежали через стену. А сегодня обе не явились на занятия. Как думаешь, мне следует пойти к декану или ректору и рассказать об этом?
— Да ну, — отмахнулся Яр, — может, девчонки просто загуляли где-то в городе, а ты их так подставишь! Пока тебя не спросили, молчи.
— Но не случилось ли с ними чего?
— Даже если так, чем поможет твой рассказ? Какая разница, как они ушли в город — важен сам факт, что их нет в универе. Но не волнуйся — наверняка отсыпаются где-нибудь после вчерашнего веселья. Найдутся.
Мы расстались возле четвертого корпуса, и я присоединилась к своей группе в оранжерее. Наш курс толпился у входа, пока не появилась наставница Пирим и указала нам на дверь классной комнаты. Это была самая уютная учебная аудитория из всех, что я видела здесь, в «Кирке и Молоте» — большая светлая, с длинными некрашеными партами. Окна — чистые, словно только что вымытые. Стены пестрели цветными плакатами с травками, семенами, цветами, тычинками и прочей ботанической чепухой. Я тяжело вздохнула — эта наука никогда не увлекала меня, потому давалась трудно. Одно дело возиться с растениями, пересаживать и поливать, но совсем другое — зачем-то запоминать их названия, виды, семейства… Тоска зеленая. То ли дело литература и история! Надеюсь, мэтр Силаб пришлет книги до конца этой недели. Здесь не так уж много задают — стану учиться параллельно.
Мы сразу же поняли, что госпожа Пирим относится к травничеству трепетно, пытаясь и нас заразить своим энтузиазмом. То, что она хочет привить любовь к растениям студентам, не могло не радовать. Это сразу выделило ее среди здешних преподавателей — сплошь циников и прагматиков. Но меня неприятно удивило другое: за часовую лекцию наставница ни разу не упомянула о повсеместной гибели ее любимых растений и вреде, который наносит природе производственная деятельность. А ведь это так очевидно! Я смотрела в окно на скучный корпус номер три напротив. Возле самого входа чахло деревце. Кривой темно-серый ствол, тонкие скрюченные ветви, редкая листва, словно изъеденная неведомой хворью. Понять что это — обыкновенный явор или плант[1] — не представлялось возможным.
— Что, Миа, заскучала? — голос госпожи Пирим прозвучал совсем близко.
Я смутилась и взглянула на травницу. Та улыбалась, как всегда, приветливо и мило.
— Нет, наставница. Простите. Я просто гадала, как называется деревце, что растет там, у входа.
Гномка выглянула
