экзаменам[238].
Анналы «Весны и осени» считались особенно важными, поскольку их авторство приписывалось самому Конфуцию. Хотя современные исследователи часто рассматривают анналы как лишь немногим большее, нежели фактическое перечисление политических событий, ученые-конфуцианцы стремились раскрыть нравственную оценку этих событий в понимании Конфуция. Например, глубоко философская работа Дун Чжуншу была основана на предпосылке, что Конфуций в своих комментариях к политическим событиям раскрыл Небесный Путь (тяньдао) и что его слова позволяли уловить суть основных вопросов настоящего времени[239]. Это мнение оставалось широко распространенным и в Китае XVII века, более полутора тысячелетий спустя. Многие ученые люди продолжали верить, что подлинное значение слов Конфуция заключалось в семантике и структуре текста. Его расшифровка требовала кропотливой проверки малейших шероховатостей текста в поиске оттенков глубинного смысла, которые могли бы предложить авторитетное и убедительное наставление для нынешнего времени. По поводу надлежащего толкования отдельных параграфов анналов «Весны и осени» велись многочисленные научные и административные дебаты, что было неудивительно, поскольку их обтекаемый характер открывал возможности для разнообразных интерпретаций и они были связаны с важными политическими вопросами.
С такой текстологической подготовкой становится возможно интерпретировать короткие цитаты, такие как «Цзы Чу послал Цзяо с дипломатическим предписанием» в вышеприведенном параграфе, но аналитик должен действовать на трех уровнях. Во-первых, ему нужно помнить общие исторические обстоятельства периода Весен и Осеней между концом VIII и началом V века до нашей эры. Во-вторых, нужно тщательно разобраться в событиях, о которых идет речь в подобных цитатах. И наконец, следует обдумать конфуцианскую интерпретацию обоих исторических аспектов и сопоставить ее с формулировками из анналов.
Начнем с общей исторической обстановки этого периода. В конце VIII века до нашей эры династия Чжоу уже лишилась последних остатков былой власти над различными удельными княжествами, но формальные притязания на всеобщий контроль еще оставались, особенно по отношению к ритуальной функции. Правитель дома Чжоу умозрительно считался единственным Сыном Неба в китайском мире и за его пределами, хотя царство Чжоу фактически уступило место изменчивой группе политически независимых государств/княжеств, соперничавших друг с другом. В результате этой ситуации в VIII веке до нашей эры возникло примерно 170 Срединных Княжеств (Чжунго), хотя это количество резко уменьшилось в последующие годы. Поскольку их правящие семейства получали свои территории в качестве земельных вотчин от дома Чжоу, они имели право участия в определенных имперских церемониях[240].
Срединные Княжества того времени могли не включать крупные государства на периферии, такие как Ци на северо-востоке, Цинь – на западе, Цзинь – на северо-западе и Чу – на юге. Но за исключением Цинь, чей расцвет наступил позднее, именно эти периферийные государства становились центрами постоянно изменявшихся коалиций, соперничавших за верховную власть [Gernet 1964: 69–70][241]. Их правители выдвигали притязания на титул царя (вана) и утверждали, что могут защитить Китай от чужеземцев. Не считая некоторых гибридных форм на юге, культура высших классов этих внешних государств фактически была очень сходной с их эквивалентами в Срединных Княжествах, как и с администрацией этих территорий. По мере убывания ритуального превосходства династии Чжоу ощущение единства Срединных Княжеств тоже приходило в упадок и становилось фасадом, которым можно было прикрывать политические издержки в беспринципной борьбе за власть. Хотя в период Весен и Осеней противоборство между Китаем и зарубежными народами продолжалось, различие между Срединными Княжествами и периферийными китайскими государствами имело очень малое политическое значение. К примеру, государство Цзинь было почти с самого начала причислено к Срединным Княжествам и приняло на себя роль защитника династического верховенства Чжоу; другие внешние государства тоже давали понять, что они сражаются ради безопасности Срединных Княжеств.
В такой исторической обстановке набирали популярность многочисленные учения, включая конфуцианство. Конфуцианское учение сначала укоренилось в дворянской среде некоторых княжеств. Лишенное былого блеска и окруженное угрожающими центрами силы, мелкопоместное дворянство придавало особое значение нравственным, духовным и ритуальным традициям Срединных Княжеств[242]. Концепция «среднего» со всеми ее этическими, политическими и культурными коннотациями занимала видное место во многих конфуцианских текстах, включая анналы «Весны и осени».
Этот исторический фон оказывал влияние на интерпретацию классических текстов Конфуция в более поздние периоды, включая династию Мин. Многие ученые люди были склонны проецировать терминологию анналов «Весны и осени» – которая опирается на четкое различие между китайцами и чужеземцами – на такое же строгое различие между Срединными Княжествами и периферийными государствами, определяя последние как «внешние государства» (вайго). Автор анналов не проводил последовательного различия между правителями Срединных Княжеств и государств «внешнего пояса». Это отражало тенденцию V века нашей эры рассматривать Срединные Княжества и периферийные государства как интерактивное и единое целое. Но позднейшие толкователи Конфуция придавали огромное значение любым терминологическим сдвигам, которые интерпретировались как указание на разницу между «срединным» и всем остальным. Любые отклонения рассматривались как четкие и недвусмысленные комментарии и нравственные инструкции самого Конфуция. Комментаторы толковали варианты формулировок в анналах как явное изменение статуса данной территории или ее правителя. К примеру, пропуск в терминологическом описании статуса правителя якобы обозначал скрытое сообщение от самого учителя. Многие комментаторы прилагали громадное количество интеллектуальных усилий ради извлечения моральных уроков Конфуция из безыскусных словесных конструкций «анналов».
Вышеупомянутая цитата «Цзы Чу послал Цзяо с дипломатическим предписанием [для Лу]» – образец такого высказывания. Она находится в записи из анналов «Весны и осени» о девятом годе правления князя Вэня из Лу (617 г. до н. э.) и относится к дипломатической миссии государства Чу[243]. Из четырех периферийных держав южное государство Чу было самым удаленным от княжеств центральной равнины. Мощь Чу значительно возросла при правлении Му (ум. 614 г. до н. э.) и его преемника Чжуана. Утверждалось, что его правители выказывали огромное мастерство в битвах ради более мелких княжеств на центральной равнине[244].
В записи анналов за 617 г. до н. э. правитель Чу получает титул цзы (условно «барон»). Как сообщается в «Ритуалах Чжоу», это был четвертый из пяти аристократических титулов (цзюэ), которые, теоретически, присваивались главным правителем [Walker 1971: 26–28, 114n16]. Однако, как было установлено позднейшими учеными изысканиями, термин цзы не был связан исключительно с правителями Срединных Княжеств – в противоположность конфуцианской экзегетике он также использовался в качестве титула для правителей побежденных варварских государств[245]. В экзегетической традиции периода поздней Мин считалось, что в течение периода Весен и Осеней лишь в Срединных Княжествах существовала практика наделения титулами при назначении дипломатических миссий[246]. Согласно анналам, дипломатическая миссия из Чу за 53 года до этого не была удостоена такой почести. Приводится только имя чиновника (Chunqiu, Zhuanggong 23, 5), и лишь в единственной дипломатической миссии из Чу
