пьян?
НИКИТИН. Нет, он был трезв.
СУДЬЯ. В какое время он нанес оскорбление господину Акилову?
НИКИТИН. После второго акта.
КУПЕРНИК Статья, о которой господин Щепотьев слышал в кофейной, не принадлежит господину Акилову. Прежде чем решиться на оскорбление, следовало бы хорошенько разузнать, кто писал эту статью, а не полагаться на слова своих знакомых. Отягчающими вину господина Щепотьева обстоятельствами я признаю, во-первых, что он нанес оскорбление моему доверителю в публичном месте. Во-вторых, господин Щепотьев — человек образованный. Наконец, в-третьих, совокупность поступков, ибо кроме нанесения оскорбления действием в публичном месте, было еще нарушение тишины и порядка. На основании всех этих данных, я прошу вас, господин судья, назначить господину Щепотьеву высшее наказание, налагаемое мировым судом согласно 135-й статье Устава о наказаниях. В заключение я не лишним считаю сказать, что столь сильное оскорбление, как пощечина, не может быть предоставлено на волю всякого, а тем более на волю лица, которое даже не взяло на себя труда удостовериться, действительно ли оно оскорблено известной личностью или нет. Подобное самоуправство могло существовать лишь во время кулачного права.
Мировой судья признал господина Щепотьева виновным в нанесении оскорбления действием господину Акилову, а также в нарушении тишины и порядка, и постановил подвергнуть его аресту при городском арестантском доме на пять дней.
Камера мирового судьи была переполнена публикой, которая встретила приговор громким шиканьем.
СУДЬЯ. Господа, на суде никакие выражения одобрения или неодобрения законом не допускаются.
Господа Щепотьев, Куперник и депутат от полиции Андреев на приговор изъявили свое неудовольствие.
Охмелел
У мирового судьи Пречистенского участка Москвы 9 октября 1869 года разбиралось дело молодого крестьянина Алексея Сергеева.
СУДЬЯ. Каким образом вы очутились ночью в доме госпожи Смирновой?
СЕРГЕЕВ. Не могу знать-с, пьян оченно был.
СУДЬЯ. Где же вы были прежде того?
СЕРГЕЕВ. Да спервоначала в баню отправился, а на Смоленском рынке и захмелел.
СУДЬЯ. Что же вы, дверью, что ли, ошиблись, попавши вместо бани в кабак?
Публика смеется.
СЕРГЕЕВ. Не могу знать-с.
СУДЬЯ. Что делали вы в доме Смирновой?
СЕРГЕЕВ. Как есть, ничего не помню-с.
СУДЬЯ. Вы улеглись там спать. В которое время вы пошли в баню?
СЕРГЕЕВ. Часу в одиннадцатом.
СУДЬЯ. То есть в десять?
СЕРГЕЕВ. Так точно-с.
СУДЬЯ. А где находится дом Смирновой?
СЕРГЕЕВ. Не знаю-с, господин судья, ничего не помню, потому уж больно пьян был.
СУДЬЯ. Чем вы занимаетесь?
СЕРГЕЕВ. Мы мастеровые-с.
СУДЬЯ. Какое мастерство-то ваше?
СЕРГЕЕВ. Столяры-с.
СУДЬЯ. Получаете жалованье?
СЕРГЕЕВ. Так точно-с.
СУДЬЯ. Сколько вы получаете жалованья?
СЕРГЕЕВ. Восемь рублев.
СУДЬЯ. Грамоте знаете?
СЕРГЕЕВ. Знаю-с.
Судья постановил подвергнуть крестьянина Сергеева денежному штрафу в размере одного рубля серебром.
Возвышение голоса
Ученица Московской консерватории, госпожа Щебальская 19 декабря 1869 года была приглашена в кабинет директора консерватории, знаменитого пианиста, губернского секретаря Николая Рубинштейна. Она вошла туда совершенно спокойно, но, когда Рубинштейн стал ей делать выговор за неуспехи по одному из предметов, Щебальская невольно смутилась и в нервном возбуждении стала перебирать листки в книге, которую держала в руках. Директор почему-то принял это за невнимание к своим словам. «Ступайте вон! Вон!» — закричал он в гневе и, вырвав из рук провинившейся ученицы книгу, швырнул ее на стол.
Отец госпожи Щебальской, находя такой поступок и произнесенные слова Рубинштейна оскорбительными для своей дочери, на следующий же день отправился к нему для объяснений. Последний, сознавшись в своем поступке, сказал: «Что же мне делать, я человек нервный — не выдержал, вспыхнул». Тогда господин Щебальский попросил господина Рубинштейна взять свои слова обратно и извиниться, на что тот не согласился. Вследствие этого господин Щебальский обратился с жалобой к мировому судье Александровского участка.
Разбирательство по этому делу проходило 8 января 1870 года при огромном стечении публики. Обвинителем явился сам господин Щебальский, защитником обвиняемого — присяжный поверенный Ф. Г. Соловьев.
Профессор консерватории Э. Лангер, спрошенный на разбирательстве в качестве свидетеля, показал, что находился случайно в кабинете директора и сидел против него, когда вошла Щебальская. Рубинштейн стал делать ей выговор, что она плохо занимается в классе. Тогда он, Лангер, раскрыл книгу, чтобы не смущать их обоих своим присутствием. Поэтому он ничего не видел, но слышал, что господин Рубинштейн сначала говорил с госпожою Щебальской спокойным голосом, но потом сказал возвышенным: «Вы не обращаете внимания на мои слова! Идите вон!» В то же время он слышал, как упала на стол книга. Но вырывал ли ее Рубинштейн из рук Щебальской или нет, того не заметил. Госпожа Щебальская и после этого продолжала стоять в кабинете. Тогда Рубинштейн, еще более возвышая голос, сказал: «Идите вон!» И она ушла. Немного спустя господин Лангер пояснил, что книга лежала на столе до прихода Щебальской, а она вошла с пустыми руками.
Защитник обвиняемого Соловьев, между прочим, сказал, что директор имеет полное право делать выговоры ученикам, не допускать их к экзамену и даже исключать из консерватории. Когда директор делает замечание, а ученица не обращает на его слова внимания, то ему остается сказать одно: «Идите вон». Притом в словах этих нет ничего оскорбительного. Поэтому он, защитник, по бездоказательности обвинения, по отсутствию намерения нанести оскорбление и принимая во внимание, что здесь дело касается отношения директора к ученикам, просит оправдать господина Рубинштейна.
Обвинитель Щебальский в заключение своего возражения просил только того, чтобы обсуждаемое событие было признано совершившимся и непозволительным. На эти слова защитник Соловьев ответил, что в действиях Рубинштейна нет ничего противозаконного.
Мировой судья признал господина Рубинштейна по суду оправданным.
На это решение поверенный господина Щебальского, присяжный поверенный Алексеев принес апелляционный отзыв, где доказывал оскорбительность слов, с которыми обратился Рубинштейн к Щебальской. В подтверждение того, что он действительно вырвал у нее из рук книгу, он просил спросить под присягой в качестве свидетелей господ Кашперова и Иванова и госпожу Абрамову.
Поверенный со стороны господина Рубинштейна Ф. Г. Соловьев заявил о неподсудности этого дела мировым учреждениям. Но съезд мировых судей, согласно с заключением господина товарища прокурора, признал это дело себе подсудным и приступил к допросу свидетелей. Никаких новых обстоятельств не выяснилось, за исключением дополнения к своим показаниям господина Лангера, который сказал, что спустя несколько времени по выходе Щебальской из кабинета, господин Рубинштейн говорил, что она стояла к нему вполоборота спиною и перелистывала журнал.
Товарищ прокурора господин Рогаль-Левицкий, изложив обстоятельства дела, сделал вывод, что оскорбление действием (то есть вырывание из рук книги) не подтвердилось и потому это обвинение отпадает. Что же касается до возвышения господином Рубинштейном голоса
