к портным с их буржуазностью, набожностью и острыми булавками.
Я снова увлекся, простите, но прошлое изобилует темными улочками, подвальными помещениями, коридорами и мастерскими. А также новыми подробностями относительно вещей, которые раньше считались неважными, но потом мы начинали понимать, что именно в этом неважном гнездилась и высиживала яйца птица прошлого.
Вот так без труда и по хорошей цене я приобрел оба костюма. Сначала надел соцкостюм. Их митинг начинался на час раньше другого. Социализму всегда были милее ранние пташки. Революции, перевороты, убийства обычно происходят спозаранку, до восхода солнца. Мы тоже вставали рано, еще затемно, правда не ради революции, а в школу. Невыспавшиеся и кислые, завтракали, слушая по радио передачу «Болгария: дела и документы» и детскую песенку «Радостно часы стучат, просыпайтесь, дети». Долгие годы мне слышалось: «Радостночасыстучат…»
В полвосьмого подхожу к подземному переходу у бывшего Дома партии — сборному пункту демонстрантов. Костюм мышино-серого цвета с чуть заметными полосками и карманами с клапанами сидел на мне мешковато. Но зато я был в галстуке — красном, ниже пупа и расширенным книзу. В качестве подарка к костюму я получил настоящий носовой платок — матерчатый, с синим кантом, а также небольшую расческу, которую кладут во внутренний карман. Должен признаться, они продумали каждую деталь. Мне пришло в голову, что, если они победят, придется возрождать производство носовых платков и карманных расчесок. И вообще всей дребедени тех времен. И слов, вышедших из употребления. С возвращением предметов возвращается и язык. Туфли начищены до блеска, темно-зеленые (непонятно почему) носки, наверно, взяты с какого-то армейского склада. На всякий случай в руках я держал кепку.
Несмотря на ранний час, площадь стала заполняться симпатизантами. Отовсюду доносилось: «Товарищ, товарищ…» Сначала я думал, что это какая-то шутка, настолько непривычно звучало это забытое обращение, но потом понял, что все всерьез. Мне вдруг вспомнилось, что когда-то на улице я слышал, как кто-то издалека звал моего отца: «Господин! Госпо-ди-и-ин!» Окружающие тогда впадали в ступор. Дело в том, что отца звали Господин Господинов. Какой-нибудь бдительный гражданин обязательно считал своим долгом сделать замечание: «Какой он вам господин?» Но ведь и «товарищ Господинов» тоже звучало смешно.
Какой-то старик с белой бородой, присевший отдохнуть на камнях перед Археологическим музеем, пытался встать, но ему никак не удавалось. В одной руке он сжимал флажок, а в другой у него была палка. Он не догадывался, что можно положить флажок и опереться о камни. Я подошел к нему, чтобы помочь.
— На митинг собрался, дедушка?
— На митинг, сынок. Всю свою жизнь состоял в Отечественном фронте. В то время мне порядком доставалось, слишком языкастый был, но сейчас хочу, чтобы все вернулось. Социализм — это мое. Наверно, всякое бывало, но я знаю его подноготную. Он меня обманет, я его обману — так и договоримся, а новое время смотрит тебе в глаза и лезет в карман… Переедет через тебя, как скорый поезд, не остановится… Фиу-у-у — прощай… Ты теперь никто, с тобой никто не считается… — Он отряхнул брюки от пыли и посмотрел на меня, прищурившись: — Как ты считаешь, если вернуть время назад годочки мои тоже возвратятся? Пусть меня снова бьют, лишь бы быть двадцатилетним и…
Я засмеялся и похлопал его по плечу, а дед Матейко (так я его прозвал) поблагодарил меня за помощь и побрел к месту сбора своего района.
Ко мне подошла пожилая женщина с повязкой на рукаве с надписью «Дежурный» и красным блокнотом «Партиздата».
— Товарищ, вы из какой партийной организации?
Вот те раз… Провалиться в самом начале мероприятия…
— Из какого вы района?
— Из Ленинского, — машинально отвечаю, ожидая, что сейчас женщина позовет милиционера, который дежурит поблизости (да, отыскали старую милицейскую форму для охранников), и прикажет ему вывести меня с площади.
Но, вопреки ожиданиям, она просияла, понимающе кивнув:
— Люди уже позабыли, как тогда назывались районы. А я из Кировского. Как мне вас записать?
Я пробормотал что-то вроде «Гаустинов», и женщина прилежно записала в блокнот.
— Можете взять красный флажок и бесплатные гвоздики во-он на тех столах. — Она показала, куда идти, и мы расстались.
Эту картину я видел сотни раз и всегда прятал в дальних уголках сознания, но сейчас она предстала передо мной, словно призрак, но призрак из тех, которые из плоти и крови и не исчезают, если до них дотронуться. А если они настоящие, то тогда призрак — ты сам.
Мужчины, женщины, толпа, народ… Мужчины в таких же костюмах, как у меня, мышиного цвета, но встречаются темно-синие или черные пиджаки. Большинство женщин в бежевых плащах. Если мне не изменяет память, они были в моде в конце семидесятых. Такое чувство, что дом моды «Валентина» и Центр новых товаров и моды «Яница» вновь открыли производство. Впрочем, я бы не удивился. Некоторые женщины выделялись из толпы. Они были одеты иначе, более элегантно, наверно жены первых лиц в партийных комитетах. Кроме того, чувствовался почерк внучки первого лица соцгосударства, которая была модным дизайнером и, как взахлеб писали левые СМИ, «настоящим модным диктатором». Многие женщины сделали пышные прически, обильно полив их лаком, подражая Валентине Терешковой. Надо сказать, фены в салонах удивительно напоминали скафандры первых советских космонавтов. Я бы не удивился, если бы при сигнале тревоги клиентки парикмахерских улетели бы в космос. Манифестанты общались между собой, женщины обнимались, целовались, а потом стирали другу дружки помаду со щек. Мужчины курили. Все они были выбриты, пахли одеколоном и исподтишка бросали взгляды на своих спутниц.
Должен признать, царило радостное оживление.
Я был один как перст, без флажка и гвоздик, поэтому решил в срочном порядке отправиться к прилавку с цветами.
— Очень жаль, но цветы кончились, товарищ, — беспомощно развела руками продавщица. — Обещали еще подвезти…
Боже мой, как же все это было мило и знакомо!
Наверно, у меня на лице отразилось отчаяние, потому что какой-то мужчина в очереди у меня за спиной протянул мне пачку сигарет и предложил закурить.
— «Стюардесса»! — восторженно воскликнул я, вспомнив о первой сигарете в девять лет и одновременно — о первой краже (отцовских сигарет!), о первом обмане, первом ощущении себя мужчиной, первом бунте — сколько скрыто в табаке всего лишь одной сигареты!
Человек явно ошибочно истолковал мое восклицание и достал из внутреннего кармана другую пачку — «НВ» из валютного магазина.
Я засмеялся и только сейчас посмотрел на мужчину. У него был галстук ядовито-желтого цвета, да и пиджак особенный, что отличало его от окружающих. И вдруг в лице мужчины
