еще в двух окнах на втором этаже. Фонарь возле подъезда зажжен не был, кругом торчали точно такие же бараки – жилые и нежилые, полуразрушенные.
Была в городе несколько лет назад программа по сносу ветхого жилья, часть домов успели расселить, люди перебрались в новые многоэтажки, а те, кому не повезло, так и остались в доживающих свой век трущобах.
Олег поежился. Сильным воображением он не отличался, но было в местном пейзаже что-то очень мрачное.
Придя к себе, он кое-как устроился на диване. Словно обидевшись, что его потревожили впервые за много лет, «старичок» обиженно заскрипел, ткнул пружиной в бок. Повозившись, Олег заснул.
Среди ночи проснулся от жажды, пришлось вставать, идти на кухню, пить из-под крана. Кран чихнул, но выдал струю воды.
Укладываясь обратно, Олег услыхал шаги – тяжелые, спотыкающиеся. Холера все бродил, бродил над головой Олега, пока того не сморил сон.
Отработав смену (трудился Олег на мебельном производстве), он чуть было не пошел к остановке троллейбуса, но потом вспомнил, что дом у него теперь в другом месте, и побрел на автобус. Жена не позвонила. Сын тоже.
Ну и черт с ними.
Зато свобода! Новоселье надо отметить.
Олег купил хлеба, яиц, маринованных огурцов, картошки, сосисок. Водочки взял, соку. Торт вафельный – любил сладкое. Вспомнил и купил мыло, туалетную бумагу и фонарик. Надо обживаться.
Одному пить было, конечно, скучновато, но кого в ту конуру позовешь? Решив, что время для гостей еще настанет, Олег отправился домой.
При гаснущем свете дня улица выглядела еще более жалко и вместе с тем зловеще, чем вчера. Утром Олегу было не до местных красот – опаздывал, а теперь присмотрелся. При мысли, что тут ему теперь придется жить, сюда каждый раз возвращаться, на сердце стало тяжело.
Даже небо, кажется, было не такое, как везде, а свинцовое, тяжелое. Кучи мусора, переполненные контейнеры. Разбитая дорога. Остов легковушки, похожий на мертвое животное. Лавки без спинок. Пустые окна полуразрушенных домов.
Два соседних дома были еще жилыми, и Олег увидел замотанную в платок старуху, которая направлялась с ведром к покосившемуся деревянному туалету. Не дошла, выплеснула помои в нерастаявший, серый мартовский снег рядом со стеной туалета, развернулась и отправилась обратно.
Безнадега.
Олег поспешно нырнул в подъезд.
Дома взялся готовить ужин, и от запаха жареных яиц с сосисками настроение поднялось. Картошку отварил, открыл банку с маринованными огурчиками. Только взялся за стопочку, как в дверь постучали.
«Тамара?» – подумал Олег, обрадовавшись, что жена пришла мириться и звать обратно.
Потом озлился на себя: на кой она ему нужна? Начнет зудеть, выпить не даст. Пусть катится! Приперлась, смотрите-ка!
Он распалялся, пока шел по коридору, а в дверь все колотили.
Тум – тум – тум.
Странно, конечно. Такие удары тяжелые, как будто Тамарка плечом дверь выбить собралась. Олег протянул руку к замку, а потом до него дошло: это не Тамарка!
Он осторожно глянул в глазок. На лестничной площадке горел тусклый свет. И в этом свете Олег увидел Холеру. Тот стоял в неизменной грязной тельняшке, опустив голову, но, стоило Олегу глянуть на него, уставился в упор.
Олег отпрянул, а из-за двери донеслось:
– Открывай-ка.
«Чего я так испугался? Это же просто отцовский друг».
Олег набросил цепочку, сам не понимая, зачем: Холера ее сорвет в два счета, если пожелает. Погремел ключом и открыл дверь.
– Здорово, Олежка, – сказал сосед. – Проведать тебя хочу.
За минувшие годы Холера раздулся до невероятных размеров. Грудь была похожа на бочонок, на короткой шее сидела лысая голова. Фурункулы на воспаленной коже казались огромными, некоторые лопнули, и из них сочился гной. От Холеры мерзко пахло нестираной одеждой, чем-то сладковатым, вызывающим в памяти порченое мясо.
«Он гниет заживо!»
Олега затошнило.
– Здрасьте.
«Как к нему обратиться? Дядя Валера? Какой он мне «дядя»?
– Впустишь, штоль? Покалякаем. Повидать тебя хочу.
Холера смотрел немигающим взглядом, и глаза у него были тусклые, стылые. Под этим гипнотическим взором Олег потянулся к цепочке, и Холера, заметив это, осклабился, обнажились гнилые зубы-пни. Холера облизнулся, и язык у него оказался красный, как сырое мясо.
Страх стал таким острым, что колени у Олега подогнулись, и он, повинуясь не мозгу, а инстинктам, захлопнул дверь перед незваным гостем. Тот взревел и ударил кулаком. Олег испугался, что косяк треснет, но дерево выдержало.
– А ну отопри, щенок! Впусти!
– Уходи от греха! Полицию вызову! – выдал Олег, сам от себя такого не ожидая.
В жизни никогда к помощи стражей порядка не прибегал. Вот Тамарка один раз вызвала, было такое. Олег в самом деле тогда лишканул, не помнил ничего поутру, увидел только, что дверь межкомнатную в угаре разнес. Испугался поутру. Кто знает, что мог учудить! Так страшно стало, что три месяца в рот не брал, а потом заново пошло-поехало.
– Полицию? – захохотал Холера, и в этом хохоте Олегу почудились сразу несколько голосов. – Не помогут! Отпирай по-хорошему, все равно войду.
Дикость какая-то.
Олег отступил от двери, чувствуя, что его колотит от ужаса.
Прибежал в кухню и почуял запах горелого. Так и есть! Забыл газ под сковородой выключить, яичница сгорела к чертовой матери вместе с сосисками!
Но Олегу и не до еды стало, кусок в горло не полез бы. Он выбросил испорченные продукты в пакет с мусором, свинтил крышку с бутылки, налил полстакана. Выпил. Водка встала поперек горла, не протолкнешь, а надо. Страх требовалось разбавить, разболтать в выпивке, чтоб не дать себя одолеть.
Закусил вареной картошкой, похрустел огурцом.
Холера снова ударил в дверь, заухал-захохотал и, кажется, заговорил с кем-то. Он что, не один там? Телефонный звонок заставил Олега подпрыгнуть на месте.
«Тамара!» – снова ударило в голову.
Но это был старший брат. Разница у них пятилетняя, и в детстве Сева заботился об Олеге, защищал его и мать от отца, поэтому сам часто получал больше всех. Братья были разными: Сева отлично учился, много читал, за что получал презрительные тычки от отца, мечтал стать архитектором, разбогатеть и вырваться из этого, как он говорил, болота.
И вырвался. И не пил – вообще, даже пива в рот не брал. Никогда.
Сейчас Сева жил в огромной квартире в центре города, ездил на богатой машине, по заграницам мотался, как по родному району. Своя фирма, жена-врач, двое детей. Не общались не потому, что Сева не хотел, нет. Олегу было стыдно за свою жизнь, и он предпочитал избегать брата. Придумывал обиды. Считал брата высокомерным, зажравшимся, занудой и еще бог знает кем.
Так было легче.
Отца,