В следующем апреле ей стукнет сорок.
Эми не вполне понимала, как это случилось. Она помнила, как ее матери исполнилось сорок, и это казалось событием из каких-то древних времен. Эми считала, что, когда доживет до такого возраста, уже появятся летающие машины.
Сорок лет – это слишком много, чтобы есть на обед плохие стихи, жить в съемной квартире с двадцатилетками, не иметь ни сбережений, ни мебели, ни бойфренда. Им с Бруки нужно поменяться жизнями, только если бы Эми была замужем за человеком, столь же влюбленным в свой предполагаемый интеллект и мнимое остроумие, как Грант Уинтерс, ей пришлось бы ответить «да» на неотвязный вопрос: «Вас когда-нибудь посещали мысли о самоубийстве?»
Эми напомнила себе: нужно в ближайшее время завести приятеля, чтобы не проснуться в одиночестве в свой сороковой день рождения.
Будет ли эта незнакомая девушка, эта Саванна жить в старой спальне Эми в ее сороковой день рождения?
Она прислушалась к паническому топотку лап опоссума, пробежавшего по черепичной крыше у нее над головой. Сердце стучало в пустой груди, и мысли семенили в голове быстро и глупо, как лапки сотни испуганных опоссумов.
«Это ваша реакция на опасность», – с умным видом объяснял ей каждый новый психотерапевт, словно это для нее какой-то совершенно новый концепт. Часто они тратили драгоценные минуты сессии на рассуждения о том, как нуждался пещерный человек в этой молниеносной способности принимать решение – вступить ему в драку или спасаться бегством от саблезубых тигров. Теперь нет саблезубых тигров, но мы все равно не утратили способности реагировать так, будто они есть, – психологи всегда приходят в такой восторг из-за тигров! – а Эми мысленно представляла, где в современном мире можно встретиться лицом к лицу с тигром, например на сафари, или если зверь сбежит из зоопарка, или вместо тигра может быть насильник, и тебе придется нестись от него по темному переулку, и что она быстро бегает, она хорошая бегунья, лучше многих, и сбежит от насильника или от тигра, но ей ни хрена не скрыться от своих мыслей, своих сумасшедших, глупых мыслей, а потом время заканчивалось, и засим следовало благодарное прощание на три сквиллиона и пятьдесят шесть долларов до следующего доступного приема в ближайшие три года, вас записать?
Эми применила технику дыхания «4-7-8».
Вдох – четыре секунды. Задержка дыхания – семь. Выдох – восемь.
Вдох – четыре. Задержка – семь. Выдох – восемь.
Сердцебиение замедлилось от панического пика до приемлемого уровня высокой тревоги, как будто она больше не убегала от тигра, а залезла на дерево и смотрела оттуда, как он с рычанием ходит вокруг. Эми давно уже не лазала по деревьям, но раньше делала это здорово.
Она широко зевнула. Не засни, сидя на дереве, Эми!
Завтра День отца. Нужно поспать. Ей придется встать рано и приготовить шоколадные брауни. Папа любит шоколадные брауни. Если она не уснет всю ночь, а это вполне вероятно, у нее будут темные круги под глазами, мама заметит это и забеспокоится, а может, и нет, так как слишком занята наблюдениями и беспокойством за Саванну, у которой настоящие проблемы – бездомность и агрессивный бойфренд.
Эми перебрала в голове, какие у нее есть средства для засыпания:
снотворное,
горячая ванна,
горячее молоко,
направленная медитация,
оргазм,
скучнейшая книга.
Один из ее соседей читал толстенный том в твердой обложке с биографиями известных мужчин, и они были такие нудные, что Эми хотелось плакать.
Отец говорил ей, что мысленно играет в теннис, когда не может уснуть. «Это не будит тебя?» – удивилась Эми.
Мать предлагала заняться глажкой белья.
Эми не могла представить ничего более беспокойного, чем игра в воображаемый теннис, и она никогда не гладила. «Это заметно», – говорила ее мать.
Эми перевернулась на бок, поправила подушку.
Ей могла понравиться эта девушка, которая пыталась украсть ее родителей. Эта Саванна из саванны, где бродили саблезубые тигры.
Когда она спросила Троя о Саванне, тот сказал, что она «ничего», тем же словом он пользовался, когда официант спрашивал у него: «Вам понравилась еда?» – а он считал, что блюдо было не такое уж вкусное, но и не настолько плохое, чтобы изображать из себя по этому поводу Гордона Рамзи[5] в гневе.
Логан сказал, у него нет мнения о Саванне. И она услышала, как он пожимает плечами.
Бруки завтра тоже впервые встретится с Саванной, но во время их последнего разговора она сказала, что говорила с мамой и ни о чем плохом не думает, что Эми тоже не стоит беспокоиться и что их родители делают доброе дело – помогают жертве домашнего насилия, так что всем им нужно гордиться.
Эми никогда не бил ни один из ее парней, правда, двое трахали ее, когда она бывала слишком далека от мыслей о сексе, чтобы получать удовольствие, но это было до того, как сексуальное удовлетворение вошло в моду. Подобные инциденты тогда считались «забавными». Даже «смешными». Чем хуже тебе было, тем громче полагалось смеяться. Смех был необходим, потому что он возвращал контроль над ситуацией. Когда ничего невозможно вспомнить, ты создаешь воспоминание и надеешься, что оно правдиво. Иногда Эми встречалась с каким-нибудь мальчиком, временно убеждая себя, что любит его, просто ради того, чтобы было о чем рассказать, если кто спросит. Да что там. Незачем возвращаться в те времена. В ее памяти полно катакомб, вход в которые нужно держать заваленным, вроде заложенной кирпичом топки печи в гостиной у родителей. Саму печь, о которую когда-то разбила лицо бабушка, давно разобрали.
Эми подумала о своем деде, отце отца, о котором никто не говорил из-за того, что он сделал. Ей хотелось увидеть хотя бы его фотографию. «Зачем тебе смотреть на него?» – неодобрительно спрашивали ее младшие братья и сестра, ведь их бабушка пекла такие восхитительные яблочные крамблы и вкладывала в липкие ладошки внуков пятидолларовые купюры, будто подкупала их.
А Эми было просто интересно. Сожалел ли он о своем поступке? Позволял ли себе такое с другими женщинами? Она пришла к выводу, что интерес к покойному, распускающему кулаки деду свидетельствовал о ее тяге к плохим парням.
Спи, Эми, спи.
Она услышала, как внизу хлопнула дверь, значит вернулся кто-то из соседей, и это хорошо, ни к чему воображать грабителей в черных балаклавах, которые крадутся по дому и впадают в раздражение, потому что здесь нечего брать, кроме сорокадолларового тома с биографиями.
Вдох на четыре счета.
На семь – задержи дыхание.
Выдох – на восемь.
