относился с большой приязнью. Отец мой кучером в усадьбе был, а матушка — кухаркой. И когда его сиятельство после оставления службы в Европу на воды на лечение подался, именно они его сопровождали.
Я снова навостряю уши. Но Кузнецов добавляет:
— Я и у самого барина однажды спросил про себя — дескать, не сынок ли я ваш. А он погладил меня по голове и грустно так ответил, что нет, хотя он был бы рад иметь такого сына. Он был одинок, не женат, и если бы имел ко мне какое-то отношение, то с чего бы ему это было скрывать?
Это звучит разумно, но всё-таки что-то странное в этом есть.
— Что вы станете делать теперь? — я не решаюсь добавить «теперь, когда вы знаете, что свободны».
— Не знаю, ваше сиятельство. Если позволите, я пока останусь в Даниловке.
— Конечно! — боюсь, я произношу это излишне торопливо. Мне отчего-то радостно думать о том, что он не уедет.
Тем более, теперь — когда в уезде появился Паулуччи. Конечно, это глупо — надеяться на человека, о котором я так мало знаю. Но ведь для того, чтобы разыскать дневник маркиза, мне придется заручиться чьей-то поддержкой — одна я сделать этого не сумею.
Он еще раз скупо кланяется и уходит. А бумага так и остается лежать на столе.
37. Что делать с Паулуччи?
Новая встреча с Паулуччи происходит на приеме у Машевской. Приём этот совсем не похож на то, что некогда состоялся у Ганичевых — здесь всё изысканно, на столичный манер. И уж, конечно, никаким купцам хозяйка приглашений не посылала.
Особняк Машевской стоит на одной из центральных улиц, и его внутреннее убранство подчеркивает тонкий вкус Нины Андреевны. Здесь нет аляповатых картин и буйства красок в гардинах и обивке мебели — всё выдержано в холодновато-строгих тонах, и оттого ярко-зеленое платье молоденькой Ирины Ганичевой кажется почти неуместным.
Девушка и сама это понимает и чувствует себя тут неуютно. Но это даже хорошо — если она собирается бывать в столицах, ей нужно научиться одеваться со вкусом. Впрочем, наряды многих дам на приеме сшиты из алых, зеленых и желтых тканей — только большинство из них не чувствуют никакого диссонанса.
— Вы прелестно выглядите, графиня, — хозяйка окидывает одобрительным взглядом мое простое платье из бежевого муслина, сшитое Варей по газетной картинке за два дня.
Я делаю ответный комплимент, и мы обе улыбаемся.
— Сегодня у меня будет необычный гость, — спешит похвастаться Нина Андреевна. — Вы еще не знакомы с маркизом Паулуччи? О, знакомы? Не правда ли, весьма интересный человек? Я слышала, он вхож в лучшие дома Петербурга. Да-да, говорят он был представлен самому императору! — она произносит это с придыханием.
— И что же занесло птицу столь высокого полета в наши края? — осторожно спрашиваю я.
— Кажется, он тут проездом.
Наш разговор прерывает слуга, докладывающий о прибытии самого маркиза.
— Ах, ваше сиятельство, вы всё-таки нашли время, чтобы посетить моё скромное жилище! — устремляется к нему Машевская. — А мы с Анной Николаевной как раз говорили о вас!
— Вот как? — поцеловав руку хозяйки, Паулуччи бросает на меня пристальный взгляд. — Весьма польщен. Надеюсь, вы аттестовали меня наилучшим образом?
— Разумеется, ваше сиятельство, — чуть краснеет Нина Андреевна. — Разве могло быть иначе? Удобно ли вы разместились на квартире?
На квартире? Разве он остановился не в гостинице? Задать этот вопрос я не решаюсь, но хозяйка проясняет всё и без этого.
— Мне казалось, в гостинице вам было бы удобнее, чем в съемной квартире. Там и чай, и завтрак в нумер принесут, и любое поручение исполнят. И обстановка у Шулепина самая располагающая.
— Вы правы, сударыня — комната в гостинице была преотличнейшая. Но я, знаете ли, люблю тишину, а среди постояльцев были весьма шумные персоны. Квартиру же я снял большую и светлую в новом доме на тихой улочке — самое оно, чтобы предаваться спокойному чтению, к коему я имею пристрастие, и размышлениям.
Возможно, я ошибаюсь, но мне кажется, что переезд маркиза из гостиницы, где по коридорам то и дело снуют горничные и лакеи, в съемную квартиру на тихой улице, несколько облегчает нам задачу. Нужно только выяснить, где он остановился, и улучить момент, когда он будет не дома.
— А как же прислуга? — не унимается Машевская. — Вы привезли ее с собой? Боюсь, найти в нашем городе толковых горничную и кухарку не представляется возможным.
— О, я весьма невзыскателен, Нина Андреевна, — мотает головой маркиз. — Я настолько неприхотлив, что и не замечу всяких бытовых мелочей. Я путешествую со своим слугой — он у меня и лакей, и кучер. Раз в два дня квартиру убирает приходящая горничная, и этого более чем достаточно.
С гостем-иностранцем желают пообщаться и другие дамы, так что до самого окончания приема он не может вырваться из их кольца. И только когда я дожидаюсь экипажа на крыльце, он снова подходит ко мне.
— Надеюсь, Анна Николаевна, вы не откажете мне в возможности нанести вам визит в ближайшее воскресенье? Мне кажется, когда-то с госпожой Черской мы неправильно поняли друг друга, и теперь мне хотелось бы исправить это недоразумение.
Я отвечаю, что буду рада видеть его в гостях, и сажусь в экипаж. Этот визит — прекрасная возможность поискать его дневник. Он отправится в Даниловку вместе со своим слугой, а значит, в его квартире никого не будет. В воскресенье горничная точно не придет у него убираться.
Я думаю об этом всю дорогу до поместья. Я не побоюсь обыскать его жилище, но как я туда попаду? Я не смогу взломать дверь и не решусь влезть в окно (да длинное платье и не позволит мне сделать это). К тому же, нельзя исключать того, что Паулуччи даже на расстоянии почувствует, что кто-то проник в его дом (кто их, этих магов, знает?) и вернется с полпути. На этот случай я предпочла бы, чтобы рядом был человек, на которого я могла положиться и в молчании которого можно было не сомневаться.
На следующее утро я снова вызываю Кузнецова, и когда он приходит, говорю без лишних предисловий:
— Мне нужна ваша помощь в деле, которое трудно назвать законным. Я не могу заставить вас участвовать в этом, но буду признательна, если вы всё-таки согласитесь.
Он долго молчит, и когда я уже начинаю терять терпение, наконец, усмехается:
— Как я могу отказать вам, Анна Николаевна? Тем более, после такого вступления.
Всю правду рассказать я ему не могу. Ни к чему ему знать, что я
