и сомнительными, и противоречивыми. Я даже не сразу поверила, что это случилось, а Макс уже углубил поцелуй, заставляя открыться ему навстречу, и стал ближе. Ему нельзя было не подчиниться, но я немедленно задергалась, заметалась, как пойманная куропатка. Он лишь крепче прижался, лишая необходимого кислорода, а когда замотала головой, взял за подбородок, обхватил беспокойными пальцами, выдыхая мне в губы:
— Не рвись. Не трать свои силы… Я тебя не отпущу. Никуда тебя не отпущу… сладкая. Какая же ты сладкая… Я так долго мечтал о тебе. Не представляешь, как часто ты мне снилась… — глаза у него было совершенно сумасшедшие, бедовые, — не могу думать ни о ком другом… в каждой вижу тебя… везде ты… кругом только ты… одна ты…
Услышать такое от Макса для меня значило получить пулю в висок. Не иначе. В мозгах мгновенно и страшно все перемешалось, я перестала что-либо соображать, только чувствовала его прикосновения, а они становились все откровенней, настойчивее… желаннее. А когда я неумело ответила на следующий поцелуй, вызвав у него глухой стон, невольно и сама застонала от переполнявших меня эмоций. Было так приятно находиться рядом с ним, заниматься тем, чем мы занимались, ноги стали ватными, босые ступни горели, будто топталась на углях. А он все продолжал шептать что-то между поцелуями, уже путая русские и английские слова, почти не отрывая от меня губ, а может, мне только мерещился его сбивчивый шепот. И от этих слов все разгоралось внутри, цвет его глаз стал ярче, контур лица — размытым, слова — уплывающими. Только его голос. Его ласковый голос, в который вплетались обрывки фраз, куски воспоминаний, фантазии…
— Только встретил тебя — понял, что пропал. А ты ничего не поняла, и я промолчал, I said nothing, потому что у мужчин тоже есть гордость… Но я погибаю без тебя, don’t you see? Я на взводе… drugged… я же сижу на тебе, как на игле. Почему ты не видишь? Stay with me… Ты мне нужна, как воздух… ты — мой воздух… only you… одна ты… your lips… so sweet… я без ума от твоих губ… crazy about you. Всегда был… всегда буду. Моя сладкая девочка… будь со мной… будь моей… begging you… please…
Он подхватил меня на руки, и я покорно обвила руками его шею, застенчиво глядя из-под приоткрытых ресниц. Грудь, к которой доверчиво прижималась, ходила ходуном, наверное, как и моя собственная, он стискивал меня все сильнее, будто боялся, что убегу. Дышал тяжко, точно в гору поднимался. Вместе со мной.
— Поцелуй меня, — вдруг приказал, и я робко повиновалась.
Со мною на руках, не прерывая поцелуя, Макс развернулся, сделал несколько нетвердых шагов в полутьме комнаты. Я уже не боялась, чувствовала: Макс не упадет. Знала, куда направляется, знала, чем это грозит, и все же не остановила его. Скоро он бережно уложил меня на кровать, быстро раскидав по сторонам подушки, лег рядом. Склонился ко мне, подперев скулу кулаком, долго, почти влюбленно смотрел. Его глаза были полны каких-то обещаний, в моем животе порхали бабочки, а может, там поселилась живность покрупнее… и я тоже не отрывала от него глаз.
Потом он погладил меня по щеке, и мы снова слились в поцелуе, отчаянно сражаясь друг с другом, но этого ему уже было мало. Губы вдруг опустились ниже, прочертили пунктирную дорожку от моей шеи к ключице, и сердце замерло в груди, притаилось, как испуганный зайчонок. Он это сразу почувствовал, прерывая ласки, заглянул в глаза:
— Не бойся меня. Поверь. Больно не будет. Сегодня больно не будет. Я никуда не спешу. Хорошо?
Я нервно сглотнула образовавшийся в горле ком. Я ему верила, прошептала:
— Хорошо.
Он поцеловал меня в висок, в щеку, в плечо, а затем, осторожно подцепив зубами бретельку, уверенно потянул вниз, освобождая, наконец, грудь. Я закрыла глаза, ощущая, как бешено мечется пульс, почувствовала мягкое прикосновение его руки, он будто не грудь, а сердце мое заключил в ладонь.
— Идеальна, — почти простонал, — я итак это знал. У меня было много девчонок, но ты просто идеальна. Идеальна для меня… ты для меня… единственная… особенная…
Я таяла, как сосулька, краснела, как брусника в период сбора, только в лукошко успевай кидать. Его рука опустилась ниже, скользнула под подол сорочки, сминая кружево, взлетела по ноге… но когда я испуганно дернулась, вцепившись в его запястье, силясь остановить, наши губы встретились в таком долгом и опьяняющем поцелуе, что я не заметила, как он стянул мои трусики до колен.
— Веришь мне? Хочу, чтобы ты расслабилась. Успокойся. Посмотри на меня. Ну же, милая…
Я посмотрела. Макс молил о доверии, я беспомощно цеплялась за его взгляд, именно он придал мне силы, храбрости, бесстрашия. Теплые пальцы коснулись моего живота, надолго задержались, касаясь внутренней стороны бедер, высекая искры из глаз, а потом… Сердце запнулось, но его лоб тут же прижался к моему, не позволяя подняться. Глаза были непроницаемо черными, осипший голос — чуточку дрожал, он же был моим ориентиром.
— Смотри на меня. Не бойся. Я просто хочу сделать тебе приятно. Ты мне позволишь? Расслабься… почувствуй меня… я буду ждать там, на другой стороне… ты увидишь… я умею терпеливо ждать…
Он ловил каждый мой вздох, глубокий и поверхностный, умело, грамотно чередовал их, контролировал каждое движение, направлял, руководил, верховодил… не шевелясь, просто играя пальцами… Я только следовала за ним, натягиваясь, струна за струной, слушала его команды, выполняла каждую просьбу. Наконец, непроизвольно прогнулась в спине, и меня затопила такая мощная, горячая и ослепительная волна, что ему пришлось закрыть мне рот поцелуем, а потом его успокаивающий голос уплыл куда-то далеко, за горизонт, или, наоборот, это меня унесло в неведомые запретные дали. А едва возвратилась в сознание, вдруг снова смутилась, спряталась у него на груди, вдохнула запах, казавшийся теперь таким родным. Я и не заметила, когда Макс успел освободиться от футболки…
И даже тогда он продолжал шептать, неторопливо, нежно разбирая пальцами пряди моих волос, прикасаясь, лаская, словно не в силах оторваться:
— Ты прекрасна… а когда отпускаешь себя, ты еще прекрасней… то, что надо. Ты — то, что мне надо. Я все-таки не ошибся…
Вяло, сквозь усталую дрему, я улыбнулась этому новому откровенному признанию, а через минуту уже проваливалась в бездну, в блаженный сон без сновидений, проваливалась в негу, как в черную яму без дна, в которую падала слишком долго, слишком искренне, слишком доверчиво…
*
I said nothing — я ничего не сказал
