с ней, завершая свой круг, она пыталась словить хоть какой-нибудь взгляд, но их глазницы были будто бы пусты. Нет, глаза были, но от истощения впали так глубоко, что их нельзя было увидеть в этом полумраке.
Подобными этим были не все «зомби». Некоторые из них все еще имели достаточно привычный человеческий образ, хотя и наличие разума было очень спорным, в виду их точного и последовательного повторения действий за прочими присутствующими в комнате.
Она слышала, как каждый из них что-то бормотал или напевал, но слов, похожих на человеческую речь, разобрать не могла. Именно эти звуки слышала девушка в коридоре, приблизившись к запертой двери. И с каждой минутой они казались все громче, вытесняя собственные мысли и сбивая ее с толку.
− Черта с два! — прошипела Юля, мотая головой и высвобождаясь от едва в очередной раз не пленившего ее голоса.
Оглядевшись, она почти в самом углу комнаты заметила инвалидную коляску, на которой с трудом различила черты лица своего отца. Он, уставившись невидящими глазами в стену, молча сидел, также неслышно бормоча что-то себе под нос.
Юля не боялась выкрикнуть в той обстановке, в которой любой другой даже не осмелился бы обронить тихий шепот. Учитывая свой опыт, полученный в день, когда стала свидетелем кормления, она понимала, что никакими ни звуковыми, ни световыми эффектами этих существ из транса не вывести; по крайней мере до тех пор, покуда те находятся в стенах этой лечебницы и под контролем Ошемиры.
− Папа-а, папочка! — кричала она, подбежав к нему и развернув его коляску к себе. — Я нашла тебя. Я вытащу тебя отсюда, пап! — Говоря это, на ее глаза вновь предательски наворачивались слезы, потому как мужчина мало того, что не узнавал дочь, но даже и не реагировал на ее присутствие. И этот факт разрушал ее изнутри.
Но эмоциям она волю не дала. Не теперь.
− Самое время с этим покончить! Нам пора, пап.
Она понимала, что спустить его вместе с коляской по ступенькам с третьего этажа, не скатившись кубарем вниз, не сможет, потому приложила все усилия, схватив его под руку и взгромоздив себе на плечо, подняла с кресла и направилась к выходу.
К ее неописуемому удивлению отец переставлял свои ноги самостоятельно. Но ведь он уже много лет не мог ходить, и передвигался только в инвалидном кресле! Чего угодно, но такого предположить она точно не могла.
Борясь с потоком эмоций, смешанных со страхом от понимания, что вернувшаяся к отцу способность ходить является лишь результатом воздействия монстра, они успешно и беспрепятственно добрались до первого этажа к той заветной двери, ведущей к закрытому крылу через узкий коридор. Идти через парадный вход ей почему-то не хотелось, да и надежда найти где-нибудь на заднем дворе своего «жука», на котором они смогут уехать из этого места, все еще подогревала ее.
Подведя отца к двери, первым делом она хотела попросить его оставаться здесь и никуда не уходить, хотя все еще сомневалась, что тот смог бы самостоятельно передвигаться, но этого не потребовалось. Он без посторонней помощи стоял и вовсе не собирался куда-либо идти, лишь слегка покачивался и без интереса рассматривал узоры, вырисованные выцветшей и потрескавшейся краской на двери.
В ее голове давно созрел план, как покончить со всей этой чертовщиной, и как бы ужасно он не звучал, жалея единственного нормального в этом месте человека, ее решимость ничем нельзя было сломить. Не теперь, когда она так близка к решению этой проблемы.
Вся сложность ситуации заключалась в том, что просто так покинуть лечебницу нельзя. Это ничего не изменит, в виду тех полученных ею знаний. Монстр просто не отпустит как ее саму и ее отца, так и всех остальных обитателей этого места. И решение вопроса должно быть радикальным как никогда, к тому же, именно этого и ожидают от нее Михаил и Дмитрий Высоковы. Сейчас не время для проявления жалости и мягкого женского характера. Ее никто не жалел в столь грубом отношении, накачивая транквилизаторами, закрывая в комнате для умалишенных и зверски избивая.
− Никто из вас уже не человек! — цедила она сквозь зубы, собираясь духом для финального акта правосудия.
Ее размышления прервало потрескивание динамиков в углу помещения, вслед за которым зазвучал голос доктора Высокова. Но он не был обычным. В нем были слышны ноты безразличия вперемешку с отчаянием и болью. Еще одна странная смесь эмоций, заметила Юля, как и в тот раз, перед тем, как он передал ей связку ключей.
Голос говорил:
«Юля, я знаю, что ты меня слышишь, ведь если ты еще не выполнила то, что задумала, то и не освободилась.
Я хочу… Нет, я должен извиниться перед тобой. Я сердечно прошу прощения у тебя за то, что был вынужден заставить решать мои личные проблемы, которые собственноручно решить не в силах. Все те проблемы, создаваемые мною на протяжении долгих-долгих лет. Но только ты можешь нас спасти, только ты способна нас освободить. Я не выдержу. Я не хочу и не могу больше ни дня терпеть всего этого. Я уничтожил сотни жизней, испепелил сотни душ, и все они теперь на моей совести, день за днем терзая остатки моей собственной души. Я каждую ночь во снах вижу их боль, слышу их страдания и мольбы о помощи. И все бы ничего, если бы все происходило лишь во сне, являясь моим личным адом. Нет. Под маской безразличия и слепого повиновения каждый из этих людей страдает, жаждет освобождения и мести. Мести за их украденные и разрушенные жизни. Но никто из них, из нас, не может даже намека на эти чувства выразить. Знала бы ты… Знала бы ты, чего мне стоит сейчас говорить… Мы все во власти демона. Он — источник нашей боли, нашей жизни и смерти, он решает, кому стоит говорить, а кому молчать, кому жить, а кому умереть. А я потакал ему в этом столько времени.
Я не стану оправдываться, что все это, как ты уже знаешь, проделки того, кто правит мной, если уже не сделал этого. Так судить было бы глупостью и лицемерием. Я должен был найти способ все это остановить до того, как все зашло слишком далеко. Но я этого не сделал. Даже не попытался. Это всецело моя вина. Перекладывать ответственность за свои деяния на кого-то — поступок отнюдь не мужской, и я все это принимаю».
Юля оглядывалась по сторонам, не находя себе места и пытаясь
