***
Вошла в комнату Роксаны. Одетая в темно-синее платье. Скромное, но так подчеркивающее тонкую талию, лебединую шею и стройность гибкого тела. Голова опущена, смотрит в пол, длинные ресницы бросают тень на белоснежные щеки. Красивая. Слишком красивая для простой эскамы. Опасно красивая. Отталкивающе красивая. От таких надо сразу же избавляться, и это ее вина, что она не приказала отправить в столовую маленькую сучку с таким ароматным запахом, что даже у нее, у женщины выделяется во рту слюна.
– Подойди.
Присела, поклонилась и подошла к императрице-матери.
– Я разрешаю тебе говорить и отвечать на мои вопросы.
– Да, госпожа.
Подняла взгляд, и даже Роксана отшатнулась назад, увидев какие красивые светлые у смертной голубые глаза. Поразительные и завораживающие.
– Ты уверена, что видела, как Бахт передал флакон Баюлу?
– Да, моя госпожа, я уверена. Я видела своими глазами.
– И что было в этом флаконе?
– Бахт говорил о том, что смерть будет мучительной.
– Он говорил, что во флаконе есть яд?
– Нет.
Не отводит взгляд, смотрит прямо в глаза.
– Бахт – муж моей старшей дочери.
Длинные ресницы прикрыли синеву, и смертная посмотрела в пол.
– Он будет казнен из-за твоих показаний. Подумай, не преувеличила ли ты? Если найдутся смягчающие моменты, я подумаю о том, как скрасить твою жизнь в этом доме..
Девчонка вдруг резко вскинула голову.
– Смягчающие? Он…он передал яд. Из рук в руки и настаивал на том, чтобы убить вашего сына. Я это видела своими глазами. Он сказал…сказал, что скоро многие будут уволены. И что, если Баюл не сделает…его, скорее всего, изгонят или убьют. Я это видела и слышала.
– Ты лжешь!
Роксана ощутила ярость и прилив нереальной злости…и на смертную, и на то, что ее зять мог оказаться таким мерзавцем. Пусть его казнят…пусть к такой-то матери отрубят ему голову, если он посягнул на жизнь ее сына, но эта смертная? Как она смеет с ней вот так говорить? Как?
– Как ты посмела мне говорить о моих чувствах? Ты что о себе возомнила, эскама? Ты что, считаешь себя бессмертной? Или думаешь, тебе поможет твое смазливое лицо не сдохнуть за твою дерзость прямо сейчас?
Опустила голову и склонилась в поклоне.
– Я… я всего лишь беспокоюсь о жизни моего господина и повелителя. Я всего лишь боюсь, что его могут снова попытаться убить…если этот человек останется жив.
– За свою шкуру надо бояться!
Прошипела Роксана и схватила девчонку за плечо.
– За твою жизнь с сегодняшнего дня и гроша ломаного никто не даст. Уж я-то о тебе позабочусь. Я знаю, зачем ты спасла моего сына! Я вижу тебя насквозь! Ты захотела награды! Захотела приблизиться к нему! Так вот знай – никогда вонючая, презренная эскама не будет рядом с императором… я не позволю!
Сучка…своевольная наглая сучка.
– Я…спасла его…потому что люблю!
– Чтоооо? Пошла вон! Уведите ее от сюда!
Нужно немедленно убрать эту дрянь, сейчас же. Посмотрела, как девчонку уводит Башар, один из офицеров-банахиров, который в скором времени должен вернуться в горы, чтобы охранять их имение, и вдруг ощутила прилив крови к щекам…и рот расползся в довольной улыбке. Она знает, как избавиться от эскамы навсегда! И здесь даже ее сын не посмеет возразить, так как такие вещи решает в гареме именно она. Славянка выйдет замуж за Башара и навсегда покинет этот дом.
Глава 20 Разочарование…Самое сильное чувство, которое можно испытать, глядя на любимую. Не ревность…Не ярость…Не ненависть…Они всё ещё дают надежду. Призрачную надежду на что угодно. На примирение, на прощение, на любовь, на правду…Разочарование едким ядом, серной кислотой растворяет в себе надежду и все чувства, оставляя горькое послевкусие ничего. После него остаётся только ничего. И это ничего превращается в затягивающую пустоту, в чёрную дыру в груди. Но я из последних сил хватаюсь за острые, как лезвия ножей, края этой пустоты, встряхивая её, жадно вглядываясь в её лицо. Я ищу во взгляде нечто, что наполнит пустоту в душе смыслом.
(с) Ульяна Соболева. Позови меня
– Брат…я прошу тебя!
Внутри все сжалось, скрутилось в узел, как будто меня ударили в солнечное сплетение. Азиза упала на колени передо мной прямо в коридоре, сдавила мои ноги, обращая ко мне заплаканное, залитое слезами лицо. Я не смотрел на него, так же, как и не говорил с ней…Потому что мне было нечего ей сказать. Пощадить того, кто пытался отравить меня, означало дать возможность всем остальным предпринять попытки сделать это снова.
– Ты можешь уехать и не присутствовать на казни.
Ответил и попытался стряхнуть ее со своих ног. Но она впилась мертвой хваткой.
– Пожалей. Сошли, спрячь в подвалы, навечно. Только не убивай. Умоляю.
– Он пытался отравить твоего брата, Азиза…
Не глядя на ее лицо, глядя впереди себя и чувствуя, как сильнее бьется сердце от ее слез и криков о пощаде. Душа волка немеет от воплей боли своей сестры…в племени у всех сильная связь, когда кто-то умирает, все племя теряет кусок своей силы. Чем многочисленнее племя – тем мы сильнее.
– Это ложь… я не верю смертной, не верю, что она все это видела. Ложь! Наглая ложь!
– Айше с ней говорила. Встань, Азиза. Решение принято…и никто его не изменит.
– Ты…ты убьешь мою жизнь? Мою пару? Моего истинного? Мою любовь? Я ношу в чреве его ребёнка!
– Это станет тебе утешением.
Кивнул банахирам, и те отодрали от меня сестру, оттащили ее как можно дальше от меня.
– Ты…будь ты проклят, ты и…твоя проклятая смертная! Я буду молить самого дьявола, чтоб она сдохла.
Остановился…чувствуя, как ослепляет яростью, как продирается сквозь спокойствие злость. Потом вздернул подбородок и пошел в сторону комнат Айше.
– Браааат…умоляю…умоляююю…
Затихал позади голос Азизы, который я старался больше не слышать. Бахт…Был ли он мне предан – всегда оставалось под вопросом. Я верил Лане, потому что у меня не было никаких причин ей не доверять. Особенно после того, как Айше заверила меня в том, что Мотылек говорит правду.
Бахту отрубят голову сегодня после обеда…
А сейчас я хотел лично убедиться, что после того, как у смертной взяли кровь для Айше, она нормально себя чувствует. Чтобы в дальнейшем обеспечивать мою сестру…Хер там. Чего я лгу сам себе? Я не для этого туда иду. Не для того, чтобы убедиться в том, что она сможет и дальше быть донором, я смертельно боюсь, что с ней что-то случится, я должен физически ощутить ее дыхание.
