голос был резким, взгляд был непреклонен. — Ты — истинный наследник Акмаэля, сына Кедехена, в жилах которого течет кровь тысячи королей. Ты несешь священное семя Вортингена, доставленное в мое чрево мужчиной, которого я люблю, в назначенную богами ночь. Ничто из того, что произошло здесь сегодня, никакая ложь в проклятиях, наложенных нашими врагами, никогда не сможет этого изменить. Помни об этом. Помни об этом всегда. Никогда не сомневайся в том, кто ты и откуда пришел.
— Но отец сомневается, — сказала Бриана.
— Отец заколдован, — резко сказала Эолин. — Сильное проклятие лишает его возможности видеть мир таким, какой он есть.
— Кто мог сделать такое? — спросил Эоган. — Он Король-Маг! Никто не должен иметь над ним такой власти.
— Не знаю, Эоган. Но я намерена это выяснить.
Эолин оглядела их тюрьму. Боль в мышцах была невыносимой. Усталость и горе брали свое. Она чувствовала себя слишком утомленной, чтобы здраво мыслить, но ее дети нуждались в ней, и она не могла их подвести.
— Нам нужно покинуть это место, — сказала она.
— Как? — спросила Бриана.
Эолин встала и, спотыкаясь, побрела к двери. Она ударила кулаками по резному дубу.
— Тибальд! — воскликнула она. — Кто-нибудь из охранников, послушайте меня! Я должна немедленно поговорить с Высшими Магами.
Никто не ответил.
— Он сказал им, что к твоим приказам не следует прислушиваться, — мрачно сказал Эоган.
Эолин опустилась на пол, отчаяние снова захлестнуло ее грудь.
— Нам нужен союзник, — пробормотала она. — Кто-то, кто сможет вытащить вас обоих из этой крепости и доставить в безопасное место как можно скорее.
— Дядя Кори поможет, — сказала Бриана.
— Возможно, — если только маг как-то не стоял за этим или не собирался извлечь из этого выгоду. — Я просто надеюсь, что Талия сможет найти кого-нибудь и привести сюда. Чем дольше мы ждем, тем более опасным становится наше положение.
— Даже если мы найдем выход из башни, — сказал Эоган. — Куда мы пойдем?
— Я не знаю. Возможно, глубоко в Моэн. Мимо Южного леса. Высоко в Параменские горы.
— Мы увидим горцев? — тон Брианы немного прояснился.
— Хелия когда-то была моей подругой. Возможно, сейчас она предоставит вам убежище.
— Даст нам убежище? — голос Эогана задрожал. — А ты, мама? Ты тоже должна пойти.
— Я не могу бросить вашего отца. Я должна освободить его от этого проклятия и помочь найти людей, которые это сделали.
— А если он попытается убить тебя?
Эолин перехватила взгляд сына. В его глазах тлели страх и гнев.
«Какая судьба постигла нас, что мой сын был вынужден спрашивать такое о собственном отце?».
— Этого не будет, — она говорила с большей уверенностью, чем чувствовала. — Кто-то скоро будет здесь, чтобы разрушить проклятие и исправить все, что пошло не так в эту ночь. А пока мы должны отдохнуть и восстановить силы. Я хочу, чтобы вы оба были в моей комнате со мной.
Эолин встала. Вместе они отступили в спальню, где она заперла дверь. Эоган тщательно спрятал свой меч под подушкой. Эолин положила Кел'Бару рядом с собой. Галийский клинок издал низкий и нежный гул, не соответствующий текущему моменту, но, тем не менее, успокаивающий.
Бриана свернулась клубком в объятиях Эолин. Слезы текли по щекам девочки. Эолин гладила волосы дочери и тихо пела бессловесную мелодию, которая переплеталась с более глубоким резонансом Кел'Бару.
Медленно рыдания Брианы стихли. Наконец ее дыхание вошло в такт колыбельной, и девочка предалась беспокойному сну. Только тогда Эолин прошептала:
— Сколько Бриана видела?
Эоган лежал, уставившись в потолок, сложив руки за головой.
— Я держал ее подальше, как ты и просила, — сказал он. Затем через мгновение он добавил. — Дело не в том, что мы видели. Дело в том, что мы слышали.
Буря эмоций исказила ауру Эогана, хотя ему удалось скрыть все под каменным лицом, унаследованным от отца.
— Какое проклятие они наложили? — спросил он.
— Ахмад-мелан, — Эолин изо всех сил старалась, чтобы ее голос звучал ровно.
«Я должна показать Эогану силу и спокойствие. Что бы ни случилось, я должен воспевать веру».
— Это проклятие военного времени. Ты научишься этому, как только получишь посох Высшей Магии.
— Нет ни контрзаклинания, ни чар, которые могли защитить от него?
— Защиты есть, но обычно они вызываются только во время боя, когда ожидается такая атака.
— И однажды наложенное проклятие не может быть снято?
— Твой отец попал в ловушку страшной магии. Мои силы… — Эолин подавила всхлип, чувствуя себя так, словно осколки стекла застряли у нее в груди. — Прости меня, Эоган. Я слишком быстро поддалась своему страху. Я не мог найти способ вызвать его.
Эоган посмотрел на нее с обеспокоенным выражением лица.
— Если ты не смогла вернуть его, то никто не сможет.
— Это не правда. Телин, или Кори, или кто-то из других Высших Магов могли бы сделать то, чего не смогла я.
— Если ты права, если они смогут разрушить проклятие, отец поймет, что произошло, и примет меры, прежде чем на нас снова нападут, — в голос Эогана закралась надежда.
Рука Эолин скользнула к ее глазам, пока она пыталась привести мысли в порядок.
«Даже если проклятие будет снято, что останется от нас?».
Жестокая атака Акмаэля не могла быть отменена. Насилие, совершенное над ней на глазах у детей, будет преследовать Эолин до конца ее жизни.
— Мама? — сказал Эоган. — Когда проклятие будет снято, отец вспомнит, что произошло, и все исправит?
Эолин посмотрела на сына, понимая, что ему нужно утешение. Она протянула руку и погладила его каштановые волосы.
— Боги Дракона укажут нам путь вперед, Эоган. А пока ты должен отдохнуть. Я разбужу тебя, когда помощь придет.
Она подозревала, что он не заснет, но Эоган повернулся на бок и закрыл глаза.
Эолин поправила подушки за спиной. В комнате воцарилось настороженное спокойствие. Она молилась, чтобы он не сломался, пока не подоспеет помощь.
Кто-то.
Кто угодно.
Схватив рукоять Кел’Бару, Эолин не сводила глаз с дверного проема, прислушиваясь к приглушенным звукам крепости за ним.
Глава двадцать первая
Демоны выпущены
Волк шагает по полуночному лесу, низко опустив голову, он нюхает суглинки и листья, Ароматы наполняют его нос: сладкие травы и плодородная земля, едкая моча и дымная кора, гниющая древесина и прорастающие семена — все окутанные облаком ароматной сосны.
Он останавливается от запаха теплой плоти оленя, его мускулы напрягаются. Его уши вслушиваются в шепот листьев наверху и царапанье кротов под землей.
Лань прошла через это место не так давно. За
