глухих, дурных, отборных
Безмолвных, чёрных, непокорных,
Что если глаз не отведёшь,
То всё нутро бросает в дрожь.
А значит надо очень мирно
Лежать в тиши по стойке смирно,
И обнимать свою кровать.
А глаз совсем не открывать.
Я УМЕЮ
Я умею буквы в строчки
собирать
и могу, как будто в сказке,
написать
море, лето, даль, печаль, луну,
рассвет,
или то, чего на свете
вовсе нет.
Можно даже воробьёв
весёлый свист
положить широким росчерком
на лист
и надеяться,
средь серых будних дней
эти буквы прозвучат
в душе твоей.
АХ, ЕСЛИ Б ЗНАТЬ
Ах, если б знать,
что это сласть —
в объятья Музы
страстной впасть.
Ведь станет —
ведьма! — диктовать
о чём, когда и как
писать.
Что есть, что пить,
чего носить,
кого любить,
кого хвалить,
кому подарочки дарить,
и что при этом
говорить.
И это б ладно,
не беда,
когда бы раз.
Но навсегда?..
И вот, дурак,
пляши потом
под Музы
вечным каблуком.
ГРЕХ
Измерить рифмою одиночество
Любви покинутой — это грех,
Которым дарит его высочество,
Господь, как милостью, но не всех,
А только ближних, в печали горькой
Молитвой долгой просили чтоб,
В грядущем время скороговоркой
Их чувства снова произнесло.
И может быть, в окоёме звёздном,
Где счастье живо, а даль чиста,
Кому-то шепчет знакомый голос:
— Я так любила. И так ждала.
ЕСТЬ МЕСТО…
Есть место на далёком берегу.
Там осенью деревья конопаты,
Мешает дед солёную уху,
Табак в продмаг завозят к четвергу,
Соседский конь пасётся на лугу,
Поёт свирель, и запах свежей мяты
Струится вдоль вечерней тишины
Над грядками ухоженного сада.
При свете народившейся луны
Поблёскивает окнами фасада
Домишко, что пыхтит печной трубой
И мирно охраняет палисадник,
В котором спит, тогда ещё живой,
Усталой плетью зрелый виноградник.
А в полночь крышу трогает звезда,
Молочный путь гирляндами играет,
И пышная, как тётка, лебеда
Росу в ладони листьев собирает…
И там во всём, куда ни кинешь взгляд,
Отыщется видение былое,
Как будто ангел много лет назад
Навеял сон блаженства и покоя.
Мне память машет ломаным крылом,
Отчаянно кричит ночною птицей,
Что редко вспоминаю этот дом,
Хотя, быть может, думаю о том,
Когда настанет время возвратиться.
Он тих, родим, уютен, невысок,
Осенним сквозняком слегка простужен,
Но жив, как детства милый огонёк,
И верит, что ещё кому-то нужен.
НОЯБРЮ
Глядит с небес какоето.
Оно безмолвно и светло.
Оно тихо, разумно, чутко
И дай ему ещё минутку,
Секунду дай — заговорит!
И всё поймёт, зашелестит,
Улыбкой нежной угостит,
Обнимет, тихо скажет: — Да
брось, какая ерунда.
Дружок, у нас, какоетов,
Бывал расклад и не таков.
А я поверю, не шутя.
Нельзя иначе! И не зря.
Покуда верить нужно мне
В ноябрьской серой маяте
Какой-нибудь какоете.
СЛУЖЕБНЫЙ РОМАН
Быть может, это тяжкая обуза,
А может быть совсем наоборот,
Но каждый день меня терзает Муза,
И даже в ночь покоя не даёт.
Назойлива, как комнатная муха,
Настойчива, как утренний комар,
Что день за днём напискивает в ухо,
Сюжетов и стихов репертуар.
Размеры, ритм и рифмы предлагая,
Мозги переплетая в макраме,
Глядишь, и доведёт меня до края,
Вот только жаль расстаться с реноме.
С годами стало ясно в чём причина,
И в общем-то банальная весьма:
Я очень обаятельный мужчина,
И дочь любви оставил без ума.
Так может упираться и не стоит,
Она ведь тоже девка хоть куда.
Меня, сказать по правде, беспокоит,
Что сам по ней давно схожу с ума.
КАЗАЛОСЬ БЫ…
Из каждой книжки, тв, блокнота,
Гаджета, как пулемёта,
Журнала, табло, газетки,
Да что там, даже розетки
В голову мысли сыплются,
Бурной рекою льются,
Даются кем-то, осознаются,
Трутся, мнутся, передаются
И продаются.
Казалось бы, при таком изобилии
Только крути-верти извилины,
А уже через пару дней
Эйнштейна будешь самого умней,
Гегель покажется мальчиком,
А Карл, он же Маркс, обманщиком,
И станешь, как исполин,
Воли своей господин.
Но нет.
Мы…
Мы не становимся умней.
Только стареем. Быстрей.
И быстрей.
ДИРИЖАБЛЬ
Шутка. Исключительно
для хорошего настроения.
Мечтаю… в серый зимний день,
Когда тоска и хмарь,
Пусть в небесах над головой
Повиснет дирижабль.
Огромный чтоб ни дать, ни взять
Не знаю почему,
И слово «ЖОПА» написать.
Красиво. На боку.
Хочу, чтоб весь честной народ
Словечко увидал,
Глазел с утра разинув рот
И в голос хохотал.
«Смотрите, жопа в небесах!»
Пусть каждый прокричит,
И пусть она на всех парах
Куда-то улетит.
И станет жопа не страшна,
