Чарли, не отрываясь, следил за его действиями лихорадочно блестящими глазами.
– Итак, ты хочешь нам служить? – задумчиво спросил наконец мужчина, снова садясь и подцепляя из стоящей на столе тарелки со льдом крупную зеленовато-серую устрицу с похожим на замшелую ракушку панцирем.
– Да… – прошептал Чарли.
Беловолосый посмотрел ему в глаза, облокотил устрицу о стол, неторопливо вставил внутрь острый продолговатый клинок и стал медленно водить лезвием меж плотно сжатых створок.
– И ты готов в принятом бессмертии вечно укреплять силы твоего Владетеля и сделаться, м-м… – он обернулся к рыжеголовому и слегка щёлкнул пальцами.
– …слугой отречения и орудием очищения мира по воле его? – со странной улыбкой договорил тот.
– Да, я готов.
– По традиции ты должен сказать это трижды, – негромко заметил медноволосый, отставляя от себя полупустую бутылку.
– Просто сказать?
– Да, просто сказать, – кивнул блондин, с еле слышным хрустом разламывая разошедшийся пополам устричный панцирь. – Можешь считать, что твои, хм… хозяева, – он тихо фыркнул, – стараются заботиться об окружающей среде и не тратить без необходимости лишнюю бумагу.
– Я готов, – зачарованно повторил Чарли, не отрывая глаз от кончика ножа, который подцеплял жемчужно-серую поблёскивающую устричную плоть, отрывая её от блестящих внутренностей широкой перламутровой раковины.
В тот же момент рыжеголовый поднялся, подошёл и положил ему ладонь на левую сторону груди. На мгновение Чарли показалось, что вместо пальцев блеснул металл, а потом вокруг внезапно сделалось очень холодно. Он почувствовал, как сердце сжали словно бы колючие ледяные тиски, заставляя пропустить один за другим сразу пару ударов. Чарли рефлекторно, судорожно глотнул сколько мог воздуха широко открытым ртом.
– Ну что ж, я вижу, что ты искренен, – улыбнулся мужчина. – Думаю, ты нам подойдёшь.
Чарли ощутил, как кожу на его груди пронзило что-то острое.
Ладонь длинноволосого не шевелилась, но он чувствовал, как мёрзлые лезвия проникают всё глубже… и ещё глубже… и ещё… Чарли опустил глаза и увидел кровавое пятно, проступающее сквозь ткань его футболки. Тяжёлый, омертвляющий озноб защекотал ступни и стал медленно подниматься сначала вверх по лодыжкам, а потом по позвоночнику, обездвиживая тело.
– Ч-что… что ты со мной… – выговорил Чарли, чувствуя, как немеет, отнимаясь, его язык.
Рыжеволосый снова улыбнулся и прижал пальцы свободной руки к его губам.
– Ш-ш-ш… Тебе понравится, вот увидишь, – ему показалось, что карие, с золотистым отливом глаза стоящего над ним внезапно блеснули огненно-красным. В следующую секунду морозный паралич достиг его затылка. – Твоя эволюция всё ещё не завершена, ведь так?
* * *
– С днём рождения ещё раз, ма, – Диана обняла полную седоволосую женщину с уложенными в сложную причёску кокетливыми кудряшками и снова поглядела через её плечо на одноэтажный домик с покатой крышей, стены которого были обшиты красным деревянным настилом.
Диана любила этот домик, похожий на картинку с какой-то почтовой открытки, – хоть и не тот, в котором она провела свою юность, но всё же неуловимо его напоминающий, неуловимо пахнущий детством. Треугольные белые тюлевые занавесочки в распахнутых настежь светящихся окнах с широкими рамами колыхались от лёгкого ветерка, подоконники были сплошь заставлены цветочными горшками с бархатцами, геранью и бегонией. Тянущаяся вдоль узкой водосточной трубы веточка вьюнка с трогательными белыми колокольчиками словно светилась в лучах круглого фонаря над дверью, отбрасывающего электрические отсветы на маленькую зелёную ель около самого крыльца. За кругом тёплого яично-жёлтого света робко притаился поздний вечер. Уютный аромат имбирного печенья, тянущийся из приоткрытой двери дома, смешивался с терпким запахом лесного тумана и с кристальной свежестью наступающей весенней ночи.
– С юбилеем, миссис Уайт, – сказал сидящий на похожей на ископаемую ракушку чугунной садовой скамейке рядом с кирпичным грилем Алекс и с улыбкой почесал за ушами золотистого ретривера, который кружил по газону, явно напрашиваясь на ласку. – И тебе не скучать, старина Арчи… Ещё увидимся.
Пёс опёрся передними лапами о его колени, громко дыша и высунув язык, а потом, склонив голову, посмотрел Алексу в глаза и потянулся мокрым носом к его лицу.
– Такое ощущение, что он с тобой разговаривает, – папа тоже выпустил Диану из крепких объятий и покачал головой, глубоко засовывая ладони в карманы серого вязаного жилета.
– А он и разговаривает, – отозвался Алекс.
Диана бросила на него укоризненный взгляд. Вот никак не может без позёрства…
– Да? И что же он тебе говорит? Что будет скучать? Ну, это-то и без перевода ясно…
Алекс взял в ладони тёплую собачью морду и на секунду прикрыл глаза:
– Он говорит, что вы ему уже очень давно купили какой-то корм, который пахнет кроликом, но держите его на верхней полке в кладовке и почему-то больше не достаёте, а он ему очень нравится…
– Батюшки! – всплеснул руками папа. – А ведь мы и точно позабыли… И когда это ты успел заметить? Ну прости меня, Арчи, прости, прости, – он погладил по голове пса, который тут же бешено завилял хвостом и в полном восторге сделал пару кругов вокруг крошечного выложенного камешками пруда, в центре которого виднелась едва заметная в сумерках глиняная фигура сидящей на задних лапках лягушки.
– Это так замечательно, что у вас получилось приехать… – растроганно говорила тем временем мать, обращаясь к Диане. – Но всё-таки, милая моя, как тебе удаётся так часто к нам летать? Из Австралии в Канаду – это же почти двое суток пути…
– А я всегда была лёгкая на подъём, ма, – рассмеялась Диана. – Ты же ведь меня родила практически в самолёте, помнишь? Вот с тех пор всё и пошло…
– Оливия-то уж навряд ли что-то там помнит… – скептически проговорил папа, почёсывая седой затылок. – Она тогда очень удачно потеряла сознание… и даже не пытайся мне сейчас что-то говорить, сынок, – сурово добавил он вдруг, посмотрев на Алекса. – Не дай бог тебе когда-нибудь пережить то, что пережил я тогда…
– Ну, кто бы сомневался, что вам, мужчинам, при родах приходится труднее всего… – сварливо отозвалась мама. – А ты, Дианочка, имей в виду – тебе, конечно, никто не даст сейчас твоих сорока, ты прекрасно выглядишь, но когда вы с Алексом наконец уже решите…
– … а ещё я всегда ужасно скучаю по твоему домашнему печенью, мам, – торопливо перебила её Диана, беря руки матери в свои и внимательно глядя ей в глаза.
Это был почти что запрещённый приём, но она ничего не могла с собой поделать. Так хочется, чтобы родители перестали стареть, как когда-то, десяток лет назад, перестала она сама… Но так не бывает, кажется, даже в добрых сказках, а Диана давно уже поняла, что мир для тех, кто обрёл однажды подлинное видение, напоминает сказку разве что очень отдалённо –
