— Угонится. — Грейвс вздохнул и закатил глаза. — Так бежим или нет?
— Пусть попробует, — встрял оборотень-коротышка с темной щетиной на бледном лице. — Если что, она нас не выдаст. Не из таких.
— Да-да, — закивал Дибс, по-прежнему глядя в землю. — Дрю не донесет. Она хорошая. Она не как эти. Те даже брезгуют ботинки о нас вытереть.
Повисла тишина. Все стояли и обдумывали. Очень типичная для вервольфов черта — чтобы на что-то решиться, надо обдумать, а потом еще и согласовать свои действия. Но если вспомнить про их клыки и когти, понимаешь, что это не лишено здравого смысла. Не придут к согласию — передерутся насмерть.
В конце концов по толпе пробежал шепоток. Я попыталась прикинуться невинным ангелом, и вроде вполне успешно, если учесть парочку гнетущих меня тайн.
Грейвс, казалось, выдохнул с облегчением и глянул на меня сверкающими зелеными глазами. Я выпрямила спину.
Очевидно, решение принято.
— Ну, что, — пожал плечами Спиннинг. — Ладно. Своей же задницей рискуете. Как, поспеешь за нами, малышка?
Ненавижу, когда меня так называют.
— Постараюсь. — Сарказм вылез сам, хоть я изо всех сил его скрывала. Грейвс сделал над собой усилие, чтобы не поморщиться.
Как только слова сорвались с моих губ, по собравшимся вервольфам словно пробежал ток. Я глянула на Грейвса. Все стали приводить себя в порядок, отряхиваться, кто-то прыгал на месте — разминался. У всех под кожей чувствовалась огромная энергия, готовая выплеснуться наружу.
Ээ… По-моему, я еще не готова.
Грейвс посмотрел на меня. Знаете, бывает достаточно одного взгляда, легкого движения брови, чуть заметного сжатия губ — и сказано все.
Зеленые глаза вопрошали: Ты уверена?
Нет, слегка шевельнула я бровями. Но я не сдамся.
Он улыбнулся мне уголками губ.
В этот момент Спиннинг развернул плечи, запрокинул голову и стал с силой втягивать в себя воздух, наполняя легкие. Над толпой пронесся потрескивающий звук, и у меня вдруг резко участилось дыхание.
Следуй за воем, предупредил меня Грейвс. Все что нужно, скажу. Я буду рядом.
Вервольфы разом зарычали. Звук, поднимался над нами, как пар. Грейвс напряженно молчал рядом со мной.
Я очень надеялась, что все получится. Потом подумала: ну, если я выдержала объятия Кристофа, от которых кости трещали, если смогла залезть на крышу Школы и если осталась жива после встречи с Пеплом, уж с этим-то я справлюсь.
Наверное.
Спиннинг резко пригнул голову, на скулах показалась шерсть, глаза загорелись зловещим огнем. Перевоплощение при дневном свете — зрелище то еще. Я совершенно растерялась, увидев, как привычные мальчишеские фигуры расползаются, словно глина под водой, колени подгибаются, руки опускаются до земли. Затем, будто по сигналу, все вскинули головы и завыли.
Вой оборотней — страшная вещь. Стеклянный звук, скачущий где-то по верхним границам слуха, наполненный топотом лап по снегу и колючим ледяным ветром, хватающим за горло. Вслед летит песня разорванной плоти, горячей сладкой крови и хруста костей под острыми белыми зубами.
Хуже всего то, что вой вервольфов завладевает мозгом, проникая глубоко внутрь, и распахивает настежь дверь, некогда захлопнутую обществом, чтобы удержать дикое животное начало — сущность на четырех когтистых лапах, которая живет в каждом из нас. Обычный человек с омерзением отвернется от нее. Здесь в Школе эту сущность называют alter ego. С ее помощью вервольфы преодолевают законы термодинамики и физики, чтобы выпустить зверя на свободу. Грейвс, будучи лупгару, применял ее иначе — для морального давления, а не для физической смены облика. Я не понимала, как это делается и почему. Уж лучше б мне показали и объяснили, а не отправляли на занятия к детсадовцам.
Ну и ладно. Все равно скоро свалю отсюда.
Твердые горячие пальцы Грейвса переплелись с моими. Он стиснул мне руку, и я вздрогнула. Первая реакция — мысленно сжаться в комок и выдавить из сознания маленькие лапки, тихо скребущиеся в ту самую дверь. Но еще саднило то место в глотке, которым я впервые ощутила жажду крови, вой прошелся по нему словно шершавым кошачьим языком.
Вой завершился низкой, грустной нотой, и стая рванула с места. Грейвс прыгнул вперед, и мне пришлось бежать, иначе он оторвал бы мне руку. Ноги поскальзывались на мокрых листьях, меня охватил страх, и снова на языке появился привкус меди.
Грейвс меня тащил. Оставалось лишь переставлять ноги. Другие волки неслись рядом размазанными силуэтами. Я поняла, что ничем хорошим это не кончится.
Перевалив через поросший лесом холм, мы скатились вниз по склону, перепрыгивая через камни, корни деревьев, лавируя между голых дубов и кленов, уцепившихся за землю, чтобы не сползти вниз. Грейвс тянул меня вперед, и на одном из поворотов его пальцы ослабли и выскользнули из моей руки.
Я стала падать. Ударилась ногой о камень, кроссовок соскочил. Сейчас полечу вниз бесформенной массой. У меня подпрыгнуло сердце, я коротко вскрикнула…
…и мир громко щелкнул. Второй ногой я наступила на большой валун, которого раньше не заметила. Я словно очнулась. В тело впились тысячи иголок. Моя ипостась заполняла меня, как жар алкоголя заполняет пустой желудок — как виски с колой, который я пила, пока ждала папу. Горячий комок взорвался внутри, зубы заныли, и даже волосы стало покалывать. Мамин медальон превратился в обжигающую точку и словно плавился на груди.
Вы когда-нибудь бежали так быстро и долго, что сердце вот-вот разорвется? Есть только вы, ваши ноги, ветер в ушах и биение сердца. На каком-то этапе включаются эндорфины, и вы перестаете думать. Тело думает за вас. Оно скачет, как газель, танцует, как звезда, и единственная ваша мысль — Боже, не дай остановиться. Дай выдержать!
Я бегу. Бегу с вервольфами. Вокруг одни расплывчатые силуэты. Издалека доносится высокий вой, искаженный расстоянием и скоростью. Мы бежим вместе, шерсть поблескивает на солнце, глаза горят.
Вервольфы держали меня в центре стаи, перестраиваясь на ходу сложными маневрами. Я каждый раз не знала, кто выбирает маршрут. Мне достаточно было просто бежать, ни о чем не думая — ни о маме, ни о папе с бабушкой, ни о Кристофе, ни о куче проблем, переполнявших голову. Я просто существовала. Как в тайцзи,[1]когда мир вокруг тает, и остается только движение, сила и энергия, льющиеся по венам: руки как крылья, ноги — как копыта скакуна.
Мы поднялись на следующий холм. Земля сама крутилась подо мной, надо было только иногда опускать ноги и касаться поверхности. Я услышала приглушенный звук хлопающих крыльев — бабушкина сова! — и меня охватила неуемная радость, чувство намного более чистое, чем мучительная жажда крови. Я прозрачный сосуд. Я хрустальная девочка. И это было самое лучшее ощущение в жизни.
