Пульсирующий, холодный свет становился все ближе. И вдруг ночная тишина лопнула от крика. Человек, закричав, пытался сдержаться, но не мог пересилить боль и вновь кричал.
— Вот так уже лучше, — послышался насмешливый хриплый голос.
Вер раздвинул ветви кустов. Поначалу ему показалось, что сам храм Нимфы и три человека, стоящие перед ним, освещены лучом фонаря. Потом понял, что ошибся.
Людей было всего двое.
А третий, стоящий как раз посередине, был гением. И именно от него исходило мертвенное белое сияние, обводя платиновым контуром колонны храма, алтарь и ветви деревьев. А потом Вер увидел Элия. Тот висел вниз головой, привязанный за ноги к толстой горизонтальной ветви огромного дуба. Само это подвешивание должно было вызвать непереносимую боль в искалеченных ногах бывшего гладиатора. Но мучителям этого показалось мало. Один из них держал в руках розгу, от ударов на теле Элия остались алые следы, похожие на порезы.
— Будешь говорить? Тебя ждет казнь «по древнему обычаю». Сначала засекут до смерти, а потом отрубят голову.
— Чтоб тебя Орк сожрал… — прохрипел Элий и дернулся в напрасной попытке освободиться.
Веревка закрутилась, и тело Элия принялось вращаться. Гений рассмеялся.
— Продолжай, — приказал подручному окруженный платиновым сиянием мучитель.
Поначалу хриплый голос говорящего показался знакомым. Но почти сразу Вер понял, что ошибся. Просто у гениев сходные голоса. Уже не людские. Но еще не божественные. Это был не его гений.
Вер бесшумно извлек из ножен меч и весь собрался в комок, по-звериному изготовясь к прыжку. Он надеялся, что у Элия не осталось больше сил безмолвно выносить пытку, и пленник непременно закричит. Крик отвлечет палачей и заглушит шорох веток.
Элий закричал.
В ту же секунду Вер выпрыгнул из кустов и полоснул клинком по спине платинового палача. Гений завизжал и рванулся вверх, рассыпая вокруг холодные белые искры и роняя вниз горячие капли крови. Вер тут же повернулся и ударил палача-человека в грудь. Третий пытатель в ужасе вскрикнул и бросился к реке. Вер изо всей сил пнул раненого палача в пах, чтобы окончательно себя обезопасить, и только после этого перерезал веревку, которой были связаны лодыжки пленника.
— О боги, это ты, Юний… я тебя заждался… — Обессиленный, Элий повалился на землю.
— Ты заплатишь за это, проклятый гладиатор, — донесся сверху переполненный яростью и болью голос.
— Тогда хотя бы скажи, кому я должен выслать чек?! — крикнул Вер, запрокидывая голову и пытаясь разглядеть в темном небе загадочного летуна.
Но в небесной черноте сверкали лишь равнодушные молочные капли звезд.
Вер обыскал раненого палача, нашел при нем нож и электрический фонарик.
Фонарь оказался весьма кстати. Вер осветил лицо раненого.
— Ба, старый знакомый! Кажется, мы пили с тобой вместе в таверне и ты предлагал мне десять миллионов? Бедняга, ты все потратил, если очутился здесь!
— воскликнул Вер, наклоняясь над лежащим. — Кир-фокусник?
— Кир-паук. Я был… фокусником… когда-то…
— Отлично, Кир. И лучше бы ты им и оставался. В ночной тишине грохнули один за другим два выстрела. Первый угодил Киру в грудь — луч фонарика прекрасно освещал жертву. Второй грянул через долю секунды. Но и этого краткого мгновения хватило гладиатору, чтобы отпрянуть. Он перекатился по земле и, увлекая за собой Элия, рухнул в кусты. В тот же момент с реки послышался удаляющийся стук лодочного мотора. Вер выскользнул из зарослей и вернулся к раненому. Но задавать
какие-либо вопросы было уже некому. Вер кинулся в погоню, не разбирая дороги. Береговые заросли трещали под его напором. Неожиданно белым огнем брызнуло в глаза, мощный удар опрокинул гладиатора на землю. Вер очнулся, лежа в траве. Поднес руку к лицу. На лбу вспухала здоровенная шишка. В темноте гладиатор налетел на горизонтальную ветку. Его остановил случай. Выигранное гладиатором клеймо требовало, чтобы он вернулся: нельзя было оставлять Элия в таком состоянии одного. Оказывается, надо было хорошенько треснуться головой, чтобы понять такую малость. Вер вскочил и помчался назад. Сенатор сидел там, где его оставил Вер, привалившись спиною к стволу дерева. Зубы раненого громко клацали, как ни пытался последователь стоиков унять предательскую дрожь.
— Ну как ты? — спросил Вер. — Сможешь доковылять до дороги?
Он помог другу подняться. Элий сделал пару шагов, пошатнулся и шлепнулся на землю. Вер осветил фонариком бок Элия. Казалось, пленника не секли, а резали бритвой. Вся кожа была красна от крови.
Юний Вер содрогнулся от жалости, разглядывая следы пыток. Гладиатор спешно разодрал свою тунику на полосы и обмотал бок раненого, чтобы хоть немного унять кровь. Потом подобрал с земли тунику с пурпурной полосой и надел ее на сенатора. Но Элия все равно продолжала бить дрожь. Кожа его была холодной и липкой от пота.
— В траве должна быть булла Летиции Кар. Гений швырнул ее туда… — сказал Элий, клацая зубами. — Поищи, будь добр.
— Зачем тебе эта дурацкая булла? — недовольно пробурчал Вер, шаря лучом фонарика по траве.
— Н-н-надо…
Булла нашлась, Вер поднял ее, связал разорванный шнурок и протянул Элию. К его изумлению, сенатор надел амулет себе на шею. Ну что ж, пусть попробует отыскать Летицию Кар таким образом.
— Я знаю, что тебе нужно сейчас — бокал горячего вина с пряностями, — произнес Вер наигранно бодрым тоном.
— Мне нужно в больницу, — сказал Элий.
Роскошь Палатинского дворца поражает и подавляет. Сверкают позолотой капители бесчисленных колонн. Комнаты и залы набиты статуями, картинами и старинной мебелью так, что негде ступить. Мозаики изысканы, фрески совершенны. Куда бы ни пошел, из любого угла таращится на тебя какой-нибудь Деций с острым прямым носом и глубоко посаженными глазами, задрапированный в мраморную тогу.
Император Руфин сидел в таблине за столом из черного дерева и разглядывал противоположную стену, на которой была выложена из драгоценных камней карта Римской Империи. Всякий раз, глядя на нее, Руфин со вздохом отмечал, что император Гостилиан, задумав поместить на стене карту, совершил две ошибки. Первую — полагая, что Империя всегда будет пребывать в своих прежних пределах.
Вторую — решив, что мир, находящийся за границами Рима, не должен интересовать императора. Впрочем, Гостилиана можно было понять. Это было начало Второго тысячелетия. Рим был опьянен властью, подаренной ему богами. Он помолодел и походил на юношу, только что получившего огромное наследство. Жизнь начиналась заново. Стоило гладиатору выиграть поединок, и тут же прекратилась чума, грозившая унести половину населения Империи, еще одна победа на арене — и засушливая жаркая погода, сулящая голод, сменилась обильными дождями. Надо было только уметь желать. Надо было знать, что желать. У Империи все было впереди. Ей было все или почти все по силам.
