— Я? — коротко переспросила собеседница. — То есть, вы сейчас один?
— Да. — Честно покаялся Лозинский.
Он обрисовал ситуацию в общих чертах, без пикантных подробностей. Однако, чуть дрогнувший голос главы филиала ОМВО дал понять, что она что-то такое (чисто женским чутьем!) заподозрила.
— Мне это не нравится, Антон. Вот это действительно не нравится.
Кто бы говорил!.. Пока неизвестно, куда направилась Мануэлита. Неизвестно, что делает Алла. Неизвестно, не форсировали ли они обе события в поисках владельца монеты.
— И вы думаете, она отказалась от своих намерений? — в голосе женщины сквозило сомнение. — Вы ее напугали, заставили задуматься. Но она дала слово задолго до того, как встретила вас и…
Фразу она не закончила, но смысл был понятен: «до того, как вы переспали». Обвиняющего контекста в этом молчании не было, да и быть не могло, скорее — беспокойство о том, чем вся эта история может закончиться для Лозинского лично.
— Я попробую ее найти. — Решительно произнес мужчина. — Хотя бы узнать, куда улетела.
— Удачи. Я еще не нашла информацию по московским филиалам, звонили ли Алле и когда… Сейчас же у меня складывается скверное ощущение, что вы обрушили чью-то многолетнюю работу. Если мексиканка передумала или хотя бы серьезно задумалась, то… я не знаю, как отреагирует на это сеньора Торнеро. На всякий случай прошу назвать мне ее временный адрес в Ханты-Мансийске. Если с вами что-то случится, хоть какие-то концы найти.
Антон уперся, на что Елена весьма холодно возразила, что «одна никуда не сунется», и тогда адрес был дан.
Разговор завершился.
По случаю праздничного дня на улицах села было довольно людно. Около старой избы Осокиных стояла машина такси известного сетевого сервиса. Двигатель был заглушен, на водительском сидении зевал таксист, лениво тыкающий пальцами в экран смартфона. Антон поискал глазами общительную Марию Матвеевну — почему-то ему казалось, что словоохотливая бабулька не могла пропустить такое развлечение, но в доме напротив не было никаких признаков активности.
Снова глянув на скучающего в желтой машине таксиста, Лозинский стукнул костяшками пальцев в серую рассохшуюся дверь, никакой реакции не дождался и осторожно вступил внутрь. Очередной телефонный звонок был совершенно не к месту, так как Лозинский в полной мере сосредоточился на том, что мог почувствовать в этом древнем доме, а потому — не ответил. Но смартфон из рук ни не выпустил, ибо на секунду задумался — а вдруг это вести о Ману? В три широких шага миновал короткое пространство крытого двора, отделяющего узкую калитку от собственно двери в дом, снова постучался, снова не дождался ответа и — вошел.
Полутемные сени сразу произвели гнетущее впечатление — завалами хлама по углам, запахом плесени, обилием паутины, грязным полом. Разве так должен выглядеть дом, который выставлен на продажу?.. Хоть бы минимальный порядок навели.
— Добрый день! — громко позвал Лозинский. — Ау, где кто есть?
Его собственные ощущения были однозначными и достаточно неприятными. Помещение — даже в сенях, — несло на себе отпечаток самой деструктивной магии, от простенькой серенькой до мерзостной черной. Здесь был и следы смертей — не тихих и безболезненных уходов во сне, нет… Какой уж там «астральный сквозняк», тут обосновались давно и прочно те самые сущности, которых принято называть бесами. Тут было просто плохо. Сюда приходили не за добром — и уже давно. Если когда-то кто-то из хозяек этой избы и пытался приносить хоть какую-то пользу, хоть зубную боль заговаривать и применять прочие нехитрые безопасные психотехники, то потом… Клиенты шли в этот дом для того, чтобы сотворить дурное, черное, страшное. Они хотели приворотов тех, к кому испытывали страсть. Жаждали болезней или смерти для тех, кого считали врагами — в полной уверенности, что по-другому поступить нельзя. И налет этой мерзости копился годами, если не веками. Даже если и был перерыв (Аксинья Осокина ведь перебиралась на какое-то время в Свердловск), то никаких изменений дом в это время не претерпел.
Глазам гостя предстала та самая горница с русской печью, про которую рассказывала Алла. Тут хоть чуть-чуть было прибрано, по крайней мере, грязь и мусор под ногами не хрустели, но грустный отпечаток запущенности и болезненной заброшенности имел место. Горница была пуста. Обескураженный Лозинский только собрался все-таки посмотреть, кто звонил, но сзади послышался старческий, и в то же время — сильный и уверенный голос. И был этот голос полон тихой злобы, как будто сочился шипением потревоженной на солнцепеке гадюки.
— Оставь мою дочь в покое.
Все произошло быстро, хотя в восприятии Антона этот краткий миг растянулся бесконечностью. Мужчина обернулся на голос…
Женщина была стара. При всем внешнем лоске и ухоженности, — верной примете достаточного количества денежных средств, — она производила впечатление куда большей дряхлости, нежели соседка Мария Матвеевна. С виду — хорошо сохранившаяся, со следами былой красоты на лице и полными ясного разума глазами. Но все это было маской, окутанной облаком тлена и разрушения. Ей, скорее всего, где-то под восемьдесят — ее единственная дочь была поздним ребенком. Кто же эта женщина, которую Лозинский никак не ожидал встретить в Быньгах?..
Ксения Ивановна Новикова, мать Аллы. Он не видел ее много лет, никак не ожидал встретить вообще, а потому сразу не узнал — и скорее почувствовал, чем узнал. По легкому шлейфу астрального пепла, уже знакомого и по ауре Аллы, и по ниточке, связывающей Аллу с нынешним владельцем фальшивого рубля. Тут же пришло понимание сразу нескольких важных вещей, прямо-таки тезисно, как будто в голове выстраивался план-конспект лекции.
Пункт А. История о поездке в село Быньги известна Алле со слов матери, дополненных собственными страшными воспоминаниями, искаженными по причине детского стресса. Кое-какие важные моменты мадам Новикова от дочурки утаила, а какие-то — безбожно переврала, начиная с мифической подруги, подсказавшей адрес «бабки».
Пункт Бэ. Так вот из какого источника черпала Алла все свои силы!.. А источник этот глубок, как омут. Ксения Ивановна не практиковала напрямую. Но аура ее была черна, как бездонный колодец в преисподнюю. Как сказано в классике, тому не надо звать черта, кто его уже за плечами носит — или как-то так.
Пункт Вэ. Антон вдруг понял, что у него есть все шансы умереть прямо сейчас, не сходя с места — или позже, где бы он ни был. Эта женщина просто дотянется — играючи. А если не дотянется, то найдет тех, кто сделает грязную работу — как это могло случиться с погибшим в огне привокзального бомжатника Вадимом Милухиным.
А потом на его сознание обрушилась всепоглощающая тьма.
* * *
Он падал на пол как будто вечно. Чернело в глазах, затихало едва бьющееся сердце, гасли все чувства и таяли мысли. Он умирал, словно жучок, раздавленный асфальтовым катком. Он видел, как близко было то, что так хотелось узнать…
Призрак ребенка в грязном подпечке: он не обладал даром речи, только интуитивным восприятием на уровне простейших тонких материй и той частью познания, что недоступна живым…
