фон Сандерс и не получил прямого командования над войсками в Константинополе и проливах, но немецкое влияние в османской армии и в целом в империи с очевидностью возрастало. Так что формальное соглашение с Турцией значительно улучшило бы позиции России и Тройственной Антанты в противодействии немецкой экспансии. Давление со стороны Германии и Австрии так и не позволило турецкому правительству слишком продвинуться в новом направлении. И тем не менее на краткий миг в Европе мелькнул луч надежды, что, возможно, на востоке образуется новое союзное объединение[386].
Дипломатические шаги по укреплению позиций России обернулись неудачей, а усилия по созданию мощного флота были приложены слишком поздно, чтобы они принесли серьезную пользу для Петербурга, – Первая мировая война разразилась еще прежде, чем перевооружение хотя бы немного приблизилось к завершению. Уже 1 августа Россия была в состоянии войны с Германией, а вскоре после этого – и с Австро-Венгрией. Сазонов довольно рано определил новые угрозы позициям России в проливах, однако ему так и не удалось мобилизовать достаточные силы ни для обеспечения контроля над Черным морем, ни для нейтрализации нараставшего немецкого влияния в Константинополе.
Впрочем, в одном ему сопутствовал успех: рост турецкого флота прекратился. Какие-то часы помешали туркам организовать доставку уже построенных дредноутов: прибывшие из Турции моряки уже готовились отплыть к турецким берегам, но грянуло 1 августа, и правительство его величества арестовало суда [Miller 1997:219–224]. Кроме того, он всерьез способствовал повышению морской боеготовности России, строившей к концу июля 12 кораблей типа «дредноут»: восемь – на севере и четыре – на юге. Отчасти ему это удалось благодаря налаженному им чрезвычайно тесному сотрудничеству как с самим морским министром, так и между их ведомствами, все более координировавшими свои шаги с конца 1913 года и вплоть до начала войны. В отличие от привычных конкурентных отношений между николаевскими министрами[387], Сазонов и Григорович быстро убедились, что их цели совпадают и состоят в защите русских интересов на юге и повышении престижа империи в Европе; также они были согласны, пусть и ошибочно, и в отношении средства достижения таковых целей, а именно наличия у России флота мирового уровня. Весьма маловероятно, чтобы без тесного взаимодействия этих двух министров Россия столь скоро – если вообще когда-либо – обзавелась мощным флотом на Черном море.
Но фактически на начало войны в распоряжении России находился ровно ноль спущенных на воду дредноутов, и лишь семь из заложенных в итоге поступили на вооружение Императорского флота. Россия оказалась беззащитна перед нападением с юга, последовавшим спустя уже несколько месяцев после начала войны. Уязвимость в проливах – в силу невозможности развернуть активные боевые действия на Черном море – усугублялась относительно недавно оформившимся немецким влиянием на Константинополь, чему в значительной степени способствовало присутствие военной миссии. Словом, Россия вступила в Первую мировую войну, имея слабейшие по меньшей мере за последние полвека позиции в проливах.
Если рассматривать ситуацию шире, после завершившегося в начале 1914 года кризиса Лимана фон Сандерса вопрос о проливах напрямую не повлиял на ухудшение русско-германских и русско-австрийских отношений, вылившееся в итоге в решение начать войну летом того же года. Однако неявно вопрос все равно затрагивался, все более накаляя атмосферу между сторонами и вынуждая Сазонова все более подозрительно относиться к намерениям Германии в регионе. Австро-немецкие угрозы Сербии в июле и августе 1914 года выглядели как очередной шаг Центральных держав в направлении жизненно важных для русской экономики южных водных артерий.
Из совокупности данных факторов с очевидностью следует, что Россия в 1914 году не искала войны. Безусловно, она планировала захват проливов, но когда-нибудь в будущем, а не в ближайшие годы. Сазонов неоднократно сам заверял и соглашался с собеседниками относительно того, что захват проливов может произойти лишь в контексте масштабной войны и лишь после того, как Россия будет располагать достаточными для того силами. Даже если бы все шло строго согласно амбициозному плану Морского министерства, на приготовления требовалось еще несколько лет. Как и в случае с наращиванием сухопутной армии, которое невозможно было завершить до 1917–1918 года, достижение флотом минимальной желаемой силы не могло произойти ранее 1917 года. Поэтому мировая война была в принципе крайне нежелательным развитием событий, но, несмотря на это, в ответ на прямой вызов, брошенный Австрией Сербии, Россия предпочла сражаться. Не интересы России в проливах побудили ее к войне, а действия Центральных держав, угрожавшие русским интересам, включая и такие жизненно важные, как Черноморские проливы.
5. Война отложенная: доминирование дипломатии в период турецкого нейтралитета
Июль 1914 года – октябрь 1914 года
В первый триместр Первой мировой войны Россия придерживалась по вопросу о проливах довоенной политики. Хотя Турция уже 2 августа 1914 года подписала тайный договор о союзе с Германией, она не вступала в войну до конца октября, когда корабли ее флота под немецким командованием атаковали русское побережье Черного моря. Увлеченные размахом происходящего на Западном и Восточном фронтах континентальной Европы, а также затеянными в ноябре переговорами относительно передачи России Константинополя и проливов, историки зачастую лишь мимоходом касаются российской политики в отношении Черноморских проливов и связанных с ними решений в первые военные месяцы. Более того, и в тех работах, в которых данный вопрос рассматривается подробно, это делается практически исключительно с дипломатической и политической точки зрения, тогда как его влияние на военно-гражданские отношения игнорируется. Некоторые исследователи затрагивали широкую проблематику, обсуждая, получили ли после начавшейся мобилизации военачальники власть над гражданскими лицами, ответственными за принятие решений, однако о формировании политического курса России было сказано довольно мало, несмотря на то что расхождения во мнениях между гражданскими и военными ведомствами (в нашем случае – Морским министерством и МИДом) предлагают здесь важнейший контекст[388]. В первые несколько месяцев войны МИД лишал Морское министерство привилегии определять позицию России по Черному морю. Сазонов стремился избежать любых шагов, которые могли бы спровоцировать Турцию нарушить нейтралитет в европейском конфликте, чтобы, пусть и ценой проливов, в целом защитить политико-стратегическое положение России.
Борьба за турецкий нейтралитет
Для России нейтральный статус Турции был весьма важен ввиду нескольких причин. Во-первых, экономической, поскольку торговый путь через проливы обретал теперь еще большее значение в силу необходимости финансировать военные действия. Аналогичным образом и западные союзники, отрезанные теперь от центральноевропейских поставок зерна, все больше полагались на русский хлеб, доступный им как раз благодаря проливам [Nol’de 1928]. Во-вторых, военные интересы державы подразумевали открытый и нейтральный статус проливов. Черноморский флот по-прежнему
