мне нет, – выдохнул Эверлинг.
– В моем доме вы никого не убьете, молодой человек.
Голос Селестины стрелой врезался в его голову и звучал осуждающе. Эверлинг отступил, неприятное колющее чувство повесило замок где-то внутри и спрятало ключ. Он сделал шаг назад, потом еще один и еще. Ничего не ответил, никак не дал понять, что согласен с их решением. Просто отошел к стене, скрестив руки на груди, и больше не хотел вступать в диалог ни с кем. Эверлинг думал, что научился не зацикливаться и продолжать жить, но после встречи с Селестиной внутри все пошло наперекосяк.
Перед глазами вновь встало лицо Николаса, перекошенное от боли. Он бы убил Александра, если бы Селестина молчала, но больше он не сможет даже подумать о его убийстве.
– Насколько безопасен твой план? – обратился Эверлинг к Герсию.
Герсия прошибло потом.
– Не знаю. Я никогда не пробовал, но знаю, что это возможно. Ирмтон когда-то обмолвился, но мне запретил даже пытаться.
– Хочешь попробовать, даже не зная, как это делать? – вкрадчиво уточнила Эванжелина.
Алекандр ухватился за дверную ручку, но Эверлинг вовремя взял того за ворот и потянул обратно в гостиную. Селестина хмуро наблюдала за ними с плотно сжатыми губами. Она очень надеялась разрешить вопрос мирно, но чувствовала, что так просто проблему не устранить: Александр слишком сильно ненавидел магов. С чего она вообще решила, что его помощь – хорошая идея? Селестина просто знала его как хорошего мастера, которого иногда нанимали аристократы, но не имела ни малейшего понятия о его мировоззрении.
От рывка Эверлинга Александр упал на пол и чуть ли не зарычал от злости. Будь он чуточку сильнее, сразу же ввязался бы в драку, но против магии у него не было шансов.
– Как мы узнаем, что твоя магия сработает? – решил уточнить Эверлинг, наступив Александру на спину, чтобы тот лишний раз не дергался.
Но такого унижения Александр не ожидал. Сжав руки в кулаки, он сначала рывком поднялся на ноги: Эверлинг отступил. А потом Александр замахнулся и ударил. Удар, конечно, вышел слабоватым, у Эверлинга всего лишь повернулась голова. Он раздраженно сплюнул и сам врезал Александру со всей силы.
Как и обещал Герсию, он вырубил Александра с одного удара.
– Эва, быстро выжигай нам клейма, и уходим.
Обсуждать больше было нечего: ни времени, ни возможности. Селестина вместе с Джодерой, не сговариваясь, побежали за аптечкой и вскоре принесли коробку, из которой вытащили пару упаковок с обезболивающими, мазь и бинты.
Эванжелина подскочила к Эверлингу, который уже снял рубашку и сел на ближайший стул. Он сцепил руки в замок, впившись ногтями в собственную кожу, когда Эванжелина коснулась его клейма ладонью. Под ее рукой появился маленький огонек, который расползся по всей поверхности, нагреваясь с каждой секундой все больше.
Эверлинг не произнес ни звука, когда огонь расплавил шрам, напоминающий, что он – чужая собственность. Только сжал зубы и сильнее впился ногтями в свои руки. Привыкнув к боли, он редко уделял ей должное внимание и научился не издавать ни звука в моменты, когда внутри все разрывалось на части. Физическую боль терпеть всегда было намного проще, чем эмоциональную. Эванжелина тихо извинилась перед ним, но ответа не получила.
Селестина поспешила обработать ему ожог и, казалось, совершенно не была смущена неприятным зрелищем. Джодера подала ей мазь, затем бинты, от которых Эверлинг хотел отказаться, но после подзатыльника от Селестины согласился. Чувствуя непомерную усталость, он просто откинулся на спинку стула и дышал быстрее, чем обычно.
Эванжелина тем временем направилась к Герсию. Он только приспустил рубашку с плеча, обнажая нужный участок тела. Его передернуло от ее прикосновения, но он изо всех сил старался сделать вид, что все в порядке. В глаза Эванжелине он упорно не смотрел, а она слабо улыбалась, будто бы ее улыбка могла забрать жуткие воспоминания и рассеять пугающие ощущения. Но Герсий был благодарен ей хотя бы за это. Ее доброта всегда успокаивала и согревала в самые болезненные моменты.
Когда горячая субстанция на ладони Эванжелины обожгла его грудь, он зажал рот свободной рукой и застонал, не ожидая, что будет настолько больно. Острая, обжигающая волна пронзила насквозь. Герсий не позволял себе кричать, хотя знал, что никто и никогда не осудит его ни за крики, ни за слезы. Но, несмотря на это, не дал себе разрешения выглядеть слабее. Будто так проиграл бы Эверлингу, научившемуся молчать, когда больно.
Джодера держала за руку Джейлея, когда Эванжелина выжигала ее клеймо, и кричала во все горло. Она вцепилась в брата мертвой хваткой и с трудом сдерживала слезы. Джодера никогда не умела ни хорошо драться, ни терпеть боль, а сейчас лишний раз убеждалась, что ей и Джейлею на арене было не место. Она сильно кусала нижнюю губу, отчего-то надеясь прокусить кожу до крови, но не смогла. А потом вдруг улыбнулась и сказала:
– Не думала, что буду когда-то радоваться боли.
Ей очень хотелось плакать. Левая часть груди горела огнем. Она уже успела забыть, как это больно, когда кожу прожигают. А ведь когда ей ставили клеймо, она рыдала.
Джейлей держал за руку Джодеру, когда Эванжелина выжигала клеймо ему, и был готов заплакать в любой момент. Селестина прошептала что-то успокаивающее и ему, и его сестре, пока обрабатывала ожог Джодере, но Джейлей толком не смог разобрать слова: боль затуманивала разум. Голова тоже разболелась, а глаза слипались.
Но когда Эванжелина закончила, он, всхлипнув, ответил Джодере:
– Согласен, сестренка. У меня, кажется, крыша сейчас поедет, но я счастлив избавиться от этого.
– Точно, – поддакнула Джодера.
– Откуда у вас силы разговаривать? – почти неслышно протянул Эверлинг.
Эванжелина тем временем попросила Эверлинга расстегнуть платье и, отвернувшись, приспустила рукав. Он подошел к ней, положил руку на плечо, уже не обращая внимания на Джодеру и Джейлея, которые продолжали переговариваться и изредка тихо посмеивались над своими же шутками. Смех выходил неестественным, надрывистым.
Обжигать себя оказалось намного страшнее. Палить по другим огненной, солнечной энергией она уже привыкла, пусть по-прежнему была недовольна этим положением, но причинять такую же боль себе… Эванжелина делала это впервые. Она всегда убеждала себя в том, что, нанося ожоги другим магам на арене, спасала их от смерти, а нанеся ожог себе, поняла, что, вероятно, смерть была бы лучшим исходом. Слезы покатились сами по себе, Эванжелина даже не поняла, как это произошло. Она просто плакала и сжимала руку Эверлинга. Как ее противники справлялись с ранами, которые она наносила им? Как оставались благосклонны к ней и почему некоторые подходили
