в пользу дочери Петра Великого Елизаветы.
Соперничество между Минихом и Остерманом закончилось в пользу последнего — его интригами фельдмаршал оказался лишенным всех должностей: за ним сохранился лишь чин фельдмаршала, ничего не значивший, если не был подкреплен руководящим положением во властных структурах. В итоге из состава «триумвирата» у власти оказался самый ловкий и изворотливый политик — Андрей Иванович Остерман. Однако же и возможностей у Остермана, стоявшего у кормила правления со времени вступления на престол Анны Иоанновны в 1730 г., к 1741 г. значительно поубавилось — подагра приковала его к постели, и, хотя он сохранил ясную голову, ему было затруднительно, как это удавалось раньше, долго удержаться у власти.
Анна Леопольдовна пассивно созерцала события, угрожавшие ее безопасности. Несмотря на ограниченные возможности, связанные с болезнью, Остерман предпринял попытку убедить Анну Леопольдовну в подстерегавшей ее опасности: он велел снести себя в кресле в покои правительницы для приватного разговора. Визит Андрея Ивановича цели не достиг — правительница вместо того, чтобы прислушаться к предостережениям Остермана и обсудить срочные меры для ликвидации заговора, перевела разговор на только что полученные распашонки для императора.
Беспечность правительницы привела не только ее к катастрофе, но и положила конец немецкому засилью в правительстве России — осуществленный Елизаветой Петровной переворот происходил под флагом отрешения немцев от высших правительственных постов: в результате переворота Остерман оказался в ссылке в Березове, а Миних — в Пелыме. Карьера Остермана на этом оборвалась — ссыльный умер в Березове в 1749 году. Что касается Миниха, то хотя он и был возвращен из ссылки Екатериной Великой, но прежней власти в правительстве России был лишен.
Если подвести итоги изложенному в предшествующих главах и дать оценку деятельности Андрея Ивановича, то отмечу, что в его голове отсутствовали обширные преобразовательные планы и в годы, когда он фактически возглавлял правительство России, можно обнаружить лишь несколько значительных по масштабам новшеств. Андрей Иванович, живя без малого 40 лет в России, обрусел настолько, что владел русским языком лучше многих русских вельмож, уклонялся от новшеств и предпочитал двигаться по накатанной колее и чутко прислушиваться к голосу Анны Иоанновны, в годы царствования которой протекала самая активная его деятельность.
Генрих Бухгольц. Портрет Бурхарда Кристофа Миниха. 1765 г. Холст, масло. Государственная Третьяковская галерея, Москва
Я не могу точно обозначить причины скромного поведения Остермана. Ограничусь догадками, почему он чурался новаций: то ли потому, что знал, что русские вельможи не относились к нему уважительно и очерняли его, поскольку он выполнял в Верховном тайном совете, и в особенности в Кабинете министров, всю черновую работу; то ли потому, что он не имел склонности к риску и девизом своей жизни считал осторожность; то ли, наконец, потому, что был лишен достоинств, свойственных крупномасштабному государственному деятелю, и его кругозор находился среднем уровне исполнительного чиновника.
В десятилетие, когда он занимал руководящее положение в правительстве, он с успехом решал повседневные текущие задачи. Из значительных мер, реализованных за это время, отмечу две: манифест 1736 г. о замене бессрочной службы дворян 25 годами и изданный в этом же году указ о закреплении за мануфактурами квалифицированных работников и их семейств. Прочие указы отражали рутинную жизнь страны, ее преимущественно повседневные нужды.
В первые дни регентства Бирон проявил усердие в управлении страной. Специальным указом он подтвердил практику взимания податей не с крепостных крестьян, а с их владельцев, причем ввел новшество — помещикам предоставлялось право оставлять у себя треть суммы собранной подати. Кроме того, было подтверждено объявленное Анной Иоанновной сложение недоимок. Полный оклад жалованья чиновникам велено выдавать только в Петербурге, а в провинции — только половинное.
Отдавая себе отчет, что он, Бирон, не имеет никаких юридических прав на регентство при живых родителях императора и великой княгини Елизаветы Петровны, втайне его ненавидевших, он решил добиться их расположения значительным увеличением сумм, ассигнованных на их содержание: Анне Леопольдовне был назначен пенсион в 200 тысяч рублей в год, а Елизавете Петровне к прежде получаемой сумме добавлено 50 тысяч рублей.
Бирон Эрнст Иоганн. Гравюра Лаврентия Авксентьевича Серякова с портрета Корякова (1881). Русские деятели в портретах, гравированных академиком Лаврентием Серяковым: [с краткими биографическими заметками и перечнем статей о русских деятелях, помещенных в журнале «Русская старина»]. [1-е собрание]. - Санкт-Петербург: Типография В.С. Балашева, 1882
Вряд ли, однако, эти щедроты Бирона могли вызвать симпатии к нему со стороны русских — враждебность к нему ведет свое начало с первых лет царствования Анны Иоанновны. Маньан в депеше от 7 февраля 1733 г. отметил, что Бирон «сам ускорит приближение грозящей ему опасности, так как для всего русского народа он стал невыносим своей надменностью и стремлением к верховному господству».
Регент, кроме того, предпринимает меры к тому, чтобы нейтрализовать распространенные в столице слухи о том, что указ о его назначении регентом является подложным. Он созвал совещание светских и духовных сановников, перед которыми произнес речь, содержавшую два тезиса: он заверял слушателей, что согласился быть регентом только потому, что этого пожелала покойная императрица и он не осмелился ее ослушаться; что касается слухов о ложности указа о назначении его регентом, то он публично задал вопрос присутствовавшему А. И. Остерману, который составлял оба указа и лично относил их на подпись императрице, являлась ли ее подпись под ними подлинной. Андрей Иванович заявил, что указы Анна Иоанновна подписывала в его присутствии.
Предпринятые Бироном меры не обеспечили его безопасность. По мнению Финча, регент сам виноват в своем падении: «Было бы большим счастьем, — рассуждал Финч в депеше в Лондон, — если бы он последовал мудрому совету некоторых лиц, а не обманчивой лести, и с самого начала повел дело к настоящему благому концу». Вместо этого «он домогался все большего и большего, преследуя цели все более и более заносчивые». В результате он потерял все и оказался «в наиболее жалком положении, возможном для человека».
Развязка, положившая конец правлению Бирона, наступила три недели спустя после его назначения регентом. Финч передает некоторые интересные подробности возникновения замысла лишить Бирона должности регента и о самом его падении. Главным действующим лицом при низвержении Бирона был фельдмаршал Миних.
Финч рассказал о содержании разговора Миниха с Анной Леопольдовной, пожаловавшейся на испытываемые ею притеснения от регента, после чего состоялся следующий диалог.
Миних спросил, не открывала ли она свою душу когда-нибудь по этому поводу.
Анна Леопольдовна: «Ни одной живой душе, да и не
