шляпе и драных джинсах. Он поклонился водителю, сложив у груди руки, сказал ему что-то почтительно, а после, видимо получив дозволение занять место, — занял оное спереди, в третьем ряду от сестричек. Двери закрылись и автобус поехал дальше.
Вернуться к своим размышления Юки не успела, Эйра яростно захлопала ее по коленке и, страшно округлив глаза, бровями стала указывать не нового пассажира.
— Может, это и есть наш первый лев? — выпалила она в ухо сестричке шепотом и, не спрашивая совета, выбралась через ее колени в проход. — Здра-астье! Можно к вам?
И, опять-таки, не спрашивая разрешения, навязалась к новому пассажиру, перебравшись через его колени на сиденье у окна.
— Сежалявам, не говоря много добре руский, — ломано, с каким-то церковным выговором ответил незнакомец, — аз есм пьютесшественик.
— А ваш мозгошин?
— Извадих го. Толкова интересно, по-естествено.
— Оке’й мейби инглиш?
— Оу, ес!
Они заговорил скоро, бегло, да так, что Юки, за скрипом и урчаньем автобуса, мигом потеряла всякий интерес. В послании было сказано «на вокзале», а не на трассе или в лесу. Так что Эйра только зря старается. Впрочем, ей общение явно доставляло удовольствие…
Минут через пять сестричка вернулась и (ожидаемо) без веских результатов.
— Всего обсмотрела, всего ощупала и расспросила. Ни намека на льва. Вот, — она протянула Эйре потертый медный пятачок советской эпохи. — Выменяла на клок волос.
И, в качестве доказательства, она предъявила свежий срез на одной из своих чернявых прядей. Юки покрутила в руках монетку. Обычная пятикопеечная монета чеканки одна тысячи девятьсот семьдесят третьего года. Ничего примечательного. У ее отца подобных была полная шкатулка.
— А откуда он?
— Говорит, что из Болгарии. Путешествует по странам бывшего советского союза. Теперь, вот, в Казахстан едет. Без денег, мозгошина и подмоги. Сам, рассчитывая только на старые советские деньги. Каково!?
— Ненормальный какой-то, — добродушно усмехнулась Юки. — Удивляюсь, как ты общий язык со всеми находишь. С Яролавом в деревне, теперь вот с ним. Я б так ни за что не смогла.
— Ну, — Эйра вздохнула, — я ведь родилась не просто их битов и байтов. Большая моя часть это социальные сети. Если хочешь, это у меня в крови, со всеми языком чесать.
Вскоре автобус начал останавливаться все чаще и на каждой остановке кто-нибудь, да подсаживался. Большой город становился все ближе и автобус наполнялся людьми все плотней, так, что когда они въехал в Самару, позаканчивались даже стоячие места.
Выйдя на автовокзале, запруженном невесть куда спешащими людьми, сестрички сверили яркое солнце со временем: большущие часы на здании вокзала указывали ровно на час дня. Казалось, они одни в ярких летних платьях — Юки в голубом и длиннополом, а Эйра в красном и коротком — не знали куда им, собственно, спешить. Такое мертвое стояние могло вызвать подозрение у блюстителей порядка и тогда они решили обойти площадь кругом. Авось откуда-нибудь из-за дерева или из-под скамейки, да и выпрыгнет задачный лев.
Исходив площадь вокруг, а после истолкав ее всю поперек, сестрички выдохлись и решили свернуть в зал ожидания железной дороги и там, на остатки устаревшей наличности, купить воды.
Огромное со шпилеватым куполом здание вокзала изнутри походило на выдолбленный айсберг: такое же высокое, матово-прозрачное и, что самое главное, прохладное. Взявшись за руки, с самым невинным и беззаботным видом, они, весело щебеча, проплыли в рамку металлодетектора, мимо охранника, что проводил их долгим заинтересованным взглядом. Охранник был молод, скучал на посту и взгляд его отнюдь не был подозрителен, а скорей мечтателен и леп. Но даже если бы он прицепился к ним с вопросами, Юки была уверена, что Эйре нашлось бы что ему ответить.
Поднявшись во второй этаж, где распростерлись поля из открытых кафе и закусочных, сестрички столкнулись с проблемой. Нигде, решительно нигде нельзя было купить бутылку воды за оставшийся у них червонец. А если и можно, то только в автоматах, что уже давным-давно перестали знаться с наличностью.
— Все, баста! — отсекла Эйра и решительно завернула в импровизированный дворик какой-то кафешки. — Если это порядочное заведение, то воду у них и за так подадут.
Через минуту у их столика возник официант, оставил меню, а сам удалился за испрошенный дамами графином холодной воды.
— А знаешь, — задумчиво проговорила Юки, разглядывая зеленую искусственную изгородь, отделявшую их от пешеходной дорожки. — Я вот тут вспомнила, что у болгар национальная валюта это лев.
— В сам деле? А ну-ка дай на монетку взглянуть.
Юки вынула из кармашка пятак и подала его сестре. Та покрутила его перед глазами, проверила зачем-то на свет плашмя, боком, протерла концом пояса, снова осмотрела монету со всех сторон и только после со вздохом вернула.
— Что ж выходит, путешественника не надо было отпускать?
— Не знаю, — пожала Юки плечами. Она все так же задумчиво рассматривала сквозь заросли людскую беготню и солнце, будто просвечивающее все-все, включая стены здания. — Наверное, нет. Эта монетка она… Пусть и не лев, но в советском союзе они были платсредством, так что, номинально, это тоже лев.
— Хм. Так ее и не приложишь ни к чему. Только к синяку если. На что она нам?
— Посмотрим.
Принесли воду и сестры, ответив учтивому официанту, что не успели еще ничего выбрать, разлили ее по стаканам и утолили жажду.
— А может, вот он тоже лев? — указал Эйра кивком головы на черно-белого служителя кафешки. — Скажем, по гороскопу.
— Да так можно любого заподозрить. Нет. Думаю, это не то. Тут что-то метафоричное.
— Для конспирации. Хм. Хм… Если так, то Крайтер ведет нас тайком. Так будто опасается чего-то. Или кого-то.
Юки оторвалась от оградки и посмотрела на сестру.
— Думаешь Верховный… Эм, последние из Ра тоже здесь и могут следить за нами?
— Ну а зачем тогда водить нас так, дьявольски вихляя?
— Не знаю. Может, Крайтер любил шутки шутить непристойные? А ну, дай-ка мне денежку.
Теперь Эйра вынула из заднего кармашка платья сложенную вчетверо купюру и передала ее сестре. Юки развернула ее, старательно расправила и проверила на свет. Обычная бумажная деньга. С водяным знаком, магнитной плоской, микрочипом и мелкими дырочками. Потертая, правда, сильно. А к портрету дядьки, украшавшего своей бородой лицо купюры, кто-то бесстыдно пририсовал усы.
— Стооп! — протянула Юки, вдруг осененная догадкой. — На купюрах тогда кого рисовали, помнишь?
— Ну, деятелей культуры разных знаковых.
— Это кто знаешь?! — И она постучала ногтем по портрету. — Вот смотри, вот этого!
— Да, узнаю. Это Толстой. Лев.
Они долго со значением посмотрели друг на друга.
— Деньги. И первый лев и второй Лев были связаны с деньгами, — проговорила Эйра твердо
