совершенно уже обалдевшей Марии: – Все хорошо! Все в полном порядке! Просто мы долгое время жили в лесу, ну и, ясен пень, слегка одичали.
– Может, высадим их? – ничуть не заботясь, что «они» его прекрасно слышат, спросил у сестры Михаил.
– Я даже не знаю… – проговорила та.
– Мы больше не будем, – свирепо зыркнув на сидящую рядом с ним парочку, сказал двуединый. – Даю вам слово. За доставленные неудобства я заплачу отдельно. Верите?
* * *
Как говорится, нет худа без добра. Как ни опасен, как ни чреват провалом был сам этот конфликт, зато после него все – кто надувшись, кто напрягшись, кто, как Медок, просто заснув, – до самого Мончегорска ехали молча.
Лишь миновав памятник покорителям Монче-тундры на въезде в город, Мария Мошкина сухо спросила:
– Вам куда?
Михаил возмущенно фыркнул: мол, еще спрашивает, где высажу – туда и приехали, но все же вслух ничего не сказал, и Ломон ответил девушке:
– Металлургов, тридцать девять, если не сложно. Так бы можно и где угодно, но у нас нет с собой денег, так что я поднимусь домой и вынесу.
– Не нужны мне ваши деньги! – возмущенно отреагировал Михаил. – Так что где угодно вам и будет.
Однако высадил он сталкеров, не сказав больше ни слова, на площади Революции, сразу за серым, с вертикальными рядами узких окон, зданием городской администрации. Собственно, тридцатый девятый дом, представляющий собой прямой угол со сквозным проездом возле «места сгиба», одной стороной выходил как раз на площадь, так что, по сути, привезли их прямо к дому.
«Спасибо», выбираясь из «Лады», сказали и Ломон, и Васюта, промолчали только все еще дующаяся Олюшка и бессловесный в принципе Медок, но в ответ кивнула лишь Мария, и двуединый в общем-то хорошо понимал недовольство брата с сестрой – сам бы он на их месте, весьма вероятно, высадил подозрительных «буйных» пассажиров сразу же, а еще скорее, и вовсе бы не стал подвозить такую странную компашку.
Впрочем, выйдя из машины и оглядевшись по сторонам, осица тут же дуться перестала. Увидела стоявший в центре площади памятник Ленину и ткнула на него пальцем:
– Это кто, ваш император?
– Не совсем, – поспешно ответил Васюта, – но почти. Точнее, он-то как раз как бы царя и сбросил. Не совсем он, но… Короче, долго объяснять. В общем, это Ленин. То есть на самом деле он как бы Ульянов, а Ленин – это вроде как прозвище.
– Ничего не поняла, – усмехнулась Олюшка, – но если ему такое погоняло дали, значит, ленился много. Потому, видать, «не совсем» и «как бы». Непонятно только, за что ему тогда памятник… – Но тут она, повернувшись, увидела над зданием администрации российский триколор и сменила тему: – О! Флаг такой же, как и у нас был. Раньше, до Помутнения еще, я не застала, только на картинках видела.
– Ну так ясен пень, такой же. Россия ведь и у вас, и у нас. Только у вас империя, а у нас федерация.
– Империя!.. – печально усмехнулась осица. – На кусочки расфигаченная… И даже неизвестно, есть ли в Петербурге император. Да и сам Петербург тоже…
– А давай мы с тобой это и выясним! – загорелись глаза у Васюты. – Мы же не всю жизнь будем артефактами торговать!
– Чем это вы собрались торговать? – раздалось вдруг сзади. – Документы предъявите. Вы тоже. И собаку держите во избежание эксцессов.
Последнее относилось уже к Ломону, который, развесив уши, заслушался диалогом Васюты с Олюшкой и не заметил, как к ним подошел полицейский патруль – совсем молодой парень с погонами без лычек и старший сержант лет двадцати пяти. Оружия при них не было, но руки обоих недвусмысленно лежали на рукоятях дубинок.
– Сначала вы предъявите! – гордо выпятив грудь, шагнул к полицейским Васюта. – А то знаю я вас!
«Ой, ду-ура-ак! – чуть было вслух не простонал двуединый. – Нашел время, когда перед курочкой хвост распускать!»
Рядовой полицейский выхватил дубинку. Старший сержант поднес к губам рацию, явно собираясь вызвать транспортное средство для доставки наглых подозрительных гавриков в отделение. Ломон в успокаивающем жесте выбросил перед собой руки:
– Постойте! Я вам все сейчас объясню. Мы просто только что вернулись из похода, слегка одичали, верите? А документы мы с собой не брали, чтобы не потерять в лесу. Но вот мой дом, – показал он. – Давайте я сейчас поднимусь и вынесу паспорт.
– В отделении разберемся, в какой вы поход ходили, – снова поднес к губам рацию старший сержант.
Двуединый в отчаяньи завертел головой, словно надеясь увидеть спешащую к ним помощь. Помощь не спешила. Зато по прогулочной дорожке, шагах в пяти от них, неспешно шел, повернув к ним голову… старина Околот!..
Пребывая в близкой к панике растерянности, Ломон даже не подумал о том, что тот Околот, который их знает и помнит, живет совсем в другой реальности, а этот не только впервые их видит, но скорее всего даже и прозвища такого не имеет. К счастью, и обратился к нему двуединый не так, а по имени-отчеству, которые, к счастью и неожиданно для себя, вспомнил:
– Иван Гунтарович! Помогите, пожалуйста! Подтвердите господам полицейским, что мы добропорядочные граждане!
Неизвестно, согласился ли бы подтверждать столь сомнительное заявление Околот из другого мира, этот же в недоумении остановился и спросил:
– А мы разве знакомы?
Медок, которого Ломон из-за отсутствия ошейника держал за густую длинную шерсть на загривке, вырвался вдруг, подбежал к псевдо-Околоту и, радостно гавкнув, замолотил хвостом.
– Ну, если меня даже собака признала… – снял кепку и погладил лысину старик, который и здесь выглядел аналогично своему двойнику – лет на семьдесят пять. – Видать, что-то с памятью, старость – не радость.
– Конечно, признала, признал то есть, это же Медок! – подхватил двуединый. – Я – Андрей Кожухов, это – Вася Сидоров, помните нас?.. А это – Ольга… – вопросительно посмотрел он на осицу.
– Тетерина, – раздраженно, разве что не скрипнув зубами, буркнула та.
– Ольга Тетерина, – закивал Ломон. – Вы ее не знаете, но она тоже теперь с нами, невеста Васют… Василия.
– Ну-у… возможно… – пожал плечами старик. – Но не помню вот, простите. Может, подскажете, где мы с вами…
– А может, для начала вы тоже нам свои документы предъявите? – по-прежнему держа в одной руке рацию, а другой поглаживая рукоять дубинки, зашагал к нему старший сержант.
И растерянного пожилого мужчину будто подменили. Он вдруг выпрямил спину, гордо вздернул подбородок и достал из внутреннего кармана пиджака удостоверение, которое, распахнув привычным движением ладони, вытянул в сторону патрульного:
– Полковник полиции в отставке Силдедзис. А теперь представьтесь вы. Хотя должны были
