нежного бугорка. И почувствовал крошечный кусочек металла.
Ах. Все правильно. Ее соски проколоты. Я помню, как видел эти крошечные золотые кольца в ту ночь, когда раздевал ее холодное, бессознательное тело. В то время я не особо об этом думал — это был просто еще один странный мидрийский обычай, навязанный ей, — но теперь я очарован.
Крошечные золотые кольца — символ мидрианского подчинения, и я нахожу их очень возбуждающими.
Меня охватывает будоражащий трепет.
О, что я могу с ней сделать. Я обычно не упиваюсь такими мыслями, но с ней все по-другому. Я чувствую, насколько она отзывчива. Ее нежные соски уже затвердели. Я хочу погладить их, но в этот момент она взвивается в седле и натягивает мою рубашку до самых бедер, тщетно пытаясь сохранить скромность.
— С-спасибо, — болтает она, демонстративно игнорируя мои прикосновения.
Она прижимает руки к своему телу и пытается согреться, потирая бока.
Терпи, глупец.
У меня не должно быть таких плотских мыслей, пока она замерзла и страдает.
Наконец-то, Амали теперь высохла и тепло одета… ну, во всяком случае, ее верхняя половина. На ней моя туника, и вид ее в моей собственной одежде заставляет меня чувствовать себя собственником.
Часть меня рада, что пятна крови на рубашке скрыты темнотой. Кровь давно высохла, но я буду рад, когда смогу постирать одежду.
Даже наемные убийцы не любят путешествовать грязными.
Но этого недостаточно.
Амали все еще дрожит.
— Наклонись к шее Облака. Обними его.
Без слов она подчиняется. У нее нет выбора. Я провожу руками в перчатках по ее бедрам. Ее мокрые лосины холодные. Слишком холодные.
— Ты должна снять их.
— Но под ними ничего нет.
— Я знаю. Не волнуйся. Нет ничего, что я раньше не видел. И не планирую сейчас воспользоваться тобой, Амали.
— Ох. — Она холодная и дрожащая, но мне кажется,
я заметил в ее голосе нотку разочарования?
Ее явно смущает наше маленькое затруднительное положение.
Хм. Эта женщина тигландер теперь проявляет ко мне интерес? К моему холодному, странному телу? Ее не отталкивают руки убийцы. Она не уклоняется от моих прикосновений.
Она знает, на что я способен, но не боится меня.
Я никогда в жизни не встречал такой женщины.
Мой член немного напрягается, и в груди вспыхивает искра тепла.
Я сопротивляюсь внезапному желанию сорвать с ее тела леггинсы. Как и искушению провести руками по ее голой коже. Учитывая насколько я сейчас холодный, мне, наверное, не стоит к ней прикасаться.
Я соскальзываю из седла и прыгаю на землю, резко выдыхая, когда тепло распространяется через грудь и вниз к животу… и члену.
Если бы она не была близка к переохлаждению… если бы у нас не было плотного графика…
Я стискиваю зубы.
Потом.
Я займусь этим позже.
Я достаю рюкзак, который привязан к седлу Облака. Роюсь внутри и нахожу сверток ткани, зажигательный патрон и кремень. Затем беру обломок коряги и обматываю его тряпочкой, получая грубый факел.
Стуча зубами, Амали неловко ерзает.
— Ч-что, черт возьми, ты делаешь сейчас, Кайм?
— Терпение, — бормочу я и вкладываю поводья Облака в ее пальцы. — Подержи его немного.
Ударяю по кремню. Искра попадает на сальник, и мой грубый факел оживает.
Амали смотрит вверх и вздыхает, когда свет заливает огромное пространство.
Серый камень словно парит высоко над нашими головами, образуя огромный потолок, украшенный длинными сталактитами и сверкающими кристаллами. Это напоминает мне древние храмы на другой стороне хребта Таламасса. Построенные для поклонения давно забытым богам, они по-прежнему невероятно величественны, хотя и рассыпаются в прах.
Вдалеке я слышу мерный хлюп капающей воды — звук, который был здесь тысячи зим и, вероятно, останется, когда мы все умрем и уйдем, а мидрийская империя давно развалится в прах.
Даже я замолкаю, восхищенный величием пещеры. Мной овладевает странная умиротворенность. Мне всегда нравилось путешествовать по этим тихим древним местам. Нравится ходить через подземелье. Почему-то мне здесь комфортно.
Чуствую себе словно я дома.
Но несмотря на весь неземной гламур пещеры, я считаю женщину на лошади гораздо более привлекательным зрелищем. Мой взгляд обращен на нее, когда я подхожу и вкладываю ей в руку самодельный фонарь.
— Возьми это. Я поведу лошадь. Это поможет тебе снова согреться.
— Ох. — Она приближает огонь как можно ближе, стараясь не обжечься. — Это хорошо. И именно то, что мне нужно. С-спасибо, Кайм.
От этих простых слов у меня в груди вспыхивает тепло.
Люди никогда меня не благодарили.
Амали закрывает глаза и глубоко вдыхает. Пещеру наполняет запах древесного дыма.
Я поглощаю Амали глазами. Свет костра отбрасывает золотое сияние на ее гладкую золотистую кожу, подчеркивая темно-малиновую отметину вокруг ее правого глаза. Ее карие глаза одновременно решительны и тревожны, их обрамляют длинные нежные ресницы, которые на оттенок темнее ее эффектных рыжих волос.
У нее типичные черты лица тигов: высокий округлый лоб, длинный нос с небольшой горбинкой, острые, как бритва, скулы и полные соблазнительные губы.
Я не могу этого отрицать — она красива.
— Что теперь? — спрашивает Амали после долгого молчания.
— Поехали, — просто говорю я. — Вдоль этого древнего берега реки. Мы пересечем Таламурану и болота Миг, холмы Амарга и ущелье Бенахара, пока не достигнем края Комори. Все эти препятствия можно преодолеть менее чем за день. У дворцовых всадников есть преимущество перед нами, но мы скоро их опередим, потому что их курс длинный, извилистый и неопределенный, а лошади плохо себя чувствуют в болотах, кишащих кровяными мухами. Не волнуйся, Амали аун Венасе. Если говорю, что мы доберемся до твоего народа до того, как командующий получит приказ из дворца, то именно это и произойдет. Я всегда соблюдаю условия сделки.
— Знаешь, для того, кто занимается тем, чем ты зарабатываешь на жизнь, ты на самом деле довольно… э-э…
— Я не дикарь, — фыркаю я. — А профессионал. Я очень серьезно отношусь к своей работе. Чего мидрианцы не понимают, так это того, что даже у Преподобных есть кодекс чести.
— Что значит быть Преподобным, Кайм?
Меня удивляет ее прямота. Не многие люди имеют наглость спросить Преподобного о его или ее средствах к существованию. Большинство людей никогда бы не подошли достаточно близко к
