я. Этого больше не повторится, Амали?
— Я не знаю. — Она бросает на меня мрачный взгляд. — Но теперь ты знаешь, что с этим делать?
Глава 18
Кайм
Мы продвигаемся все глубже и глубже в систему пещер, следуя вдоль холодных каменных стен по туннелю, который попеременно сужается, а затем становится невероятно широким. Мы пересекаем тонкие ручьи и огибаем темные бездонные бассейны. Время от времени я замечаю человеческий череп и груду старых костей, покрытых обрывками разлагающейся ткани; останки какого-то несчастного путника, заблудившегося в темноте.
Я благодарен, что Амали не обладает моим зрением, усиленным соком Утренней Зари, потому что она и так достаточно обеспокоена.
Она сохраняет ледяное молчание, напрягаясь каждый раз, когда моя рука касается ее руки или бедра. Обычно я не против тишины, но это похоже на небольшое противостояние.
Через какое-то время я раскололся первым.
Меня гложет любопытство, и я хочу снова услышать ее голос.
— На что это было похоже?
Некоторое время она молчит, но затем смягчается.
— Что именно?
— Жить во дворце со всей этой чокнутой знатью?
Она застывает… затем с горечью фыркает.
— У меня не было возможности осмотреть дворец. Наложницы Хоргуса — заключенные во дворце. Они намеренно держали меня в неведении и подвешенном состоянии. Изо дня в день я пребывала в страхе, не зная, что будет дальше. — Внешне Амали спокойна, но голос слегка дрожит, выдавая глубину ее гнева.
Мысль о том, что ее держат в плену эти мидрийские придурки во дворце…
Мне не нравится.
— Они тебя обижали? — тихо спрашиваю я, прекрасно зная, что мидриане хорошо разбираются в разных видах наказаний и пыток.
— Почему это так важно для тебя? Ты не сможешь изменить то, что уже случилось.
— Мне нужно знать, — тихо говорю я.
Что это за чувство — это жгучее любопытство, которое зарождается во мне, эта почти ярость, которая угрожает лишить меня всякой логики?
Мне нужно знать.
С ее губ срывается низкий полузадушенный звук — приглушенный вскрик страха, отчаяния и ярости. Никогда раньше не слышал подобного, и от этого мне хочется убить каждого подонка, который прикасался к ней.
Мне хочется найти способ полностью остановить время, чтобы убить их всех.
Я вырву сердце их проклятой империи.
— Конечно, они причинили мне боль. — Она невесело смеется. Ее голос — это навязчивое эхо, отражающееся от холодных каменных стен. — Это мидрийские аристократы. Для них все дело в силе. Должна сказать, что они эксперты в том, как причинить боль, не оставив следов. Они умеют пытать обещанием удовольствия. Тот факт, что сначала испытываешь удовольствие, сам по себе является пыткой, потому что не следует этого делать, так как на самом деле ты этого не хочешь. Они низводят тебя до не более чем объекта, чего-то менее человечного. Я не буду говорить о том, что они делали со мной, Кайм, но просто знаю, что на третью ночь моего пребывания там было достаточно, чтобы заставить меня захотеть убить их так называемого бога-императора. Через некоторое время я стала одержимой. Не могла думать ни о чем другом.
Что-то внутри меня смягчается. Возможно, это потому что я слишком хорошо знаю чувство, которое она описывает. После того, как Преподобный попытался убить меня, я ничего не хотел, кроме как уничтожить Великого магистра.
У меня не было шанса. Время забрало его у меня. В конце концов, годы настигли Великого магистра Темекина Элентхолла Черная Рука, когда-то самого смертоносного и страшного человека в Таламассе.
Когда я узнал о его смерти, то ничего не почувствовал.
Даже разочарования, что его убил не я.
— Ты удовлетворена тем, что Хоргус мертв? — с любопытством спрашиваю я. — Твое желание мести утолено, или все еще думаешь о тех, кто мучил тебя во дворце?
Позволь мне убить их за тебя.
Семя этой мысли укоренилось в моем сознании. Заманчиво, но я сопротивляюсь.
Я не убиваю из чистой мести, если мне не заплатят.
— Кайм, — мягко говорит она, и звук ее голоса вызывает приятную дрожь. — Я усвоила урок о слепой мести. Если я переживу это… если мои люди выживут, то это будет ответом больше, чем месть.
Ах? Теперь мне искренне любопытно.
— Что ты будешь делать?
— Я еще не знаю. Но что-нибудь сделаю. Лучше умру, чем снова попаду под их милость.
— Ты не умрешь.
— Что ж, теперь это полностью зависит от тебя. — Она начинает дрожать. Облако громко фыркает, как бы показывая свое неодобрение.
— Тебе холодно, — ворчу я.
Амали холодно. Она отважно пытается скрыть свой дискомфорт, но ее страдания очевидны. Внезапное падение температуры опасно для нее, и чем глубже мы войдем в пещеру, тем хуже станет. Река, которая течет под землей, берет свое начало от ледника. Чем дальше на север, тем холоднее будет.
Я останавливаю Облако.
— Что ты делаешь?
— Твоя одежда мокрая. Тебе нужно согреться.
— Эт-то то, что я пытаюсь делать, — кивает она, хотя ее дрожь усиливается.
— Мне следовало уделить тебе больше внимания.
— Я могу мириться с чувством холода. Моя одежда со временем высохнет. Я не хочу нас тормозить
— Не будь такой упрямой, — упрекаю я, водя руками вверх и вниз по ее замерзающим бедрам. Она такая же холодная, как я.
Сейчас более чем когда-либо я хотел бы дать ей немного своего тепла, но мне нечем поделиться.
На самом деле я, вероятно, черпал ее тепло, как адский сангвизу. Я проклинаю свою странную склонность мерзнуть после использования своей силы.
Прямо сейчас я холодный и немного возбужденный.
Как это вообще возможно?
— Снимай одежду, — бормочу я.
— Что?..
— Снимай, — приказываю я. И снимаю рубашку. — Ты наденешь мою. Сними шаль, рубашку и леггинсы. — Я заставляю себя говорить мягко, объясняя логику своих приказов. Обычно никогда никому не объясняюсь, но теперь я должен ее успокоить. — Если ты не снимешь мокрую одежду, влага заберет оставшееся тепло из твоего тела по мере испарения. Лучше надеть что-нибудь сухое.
— Ох. — Она колеблется на мгновение, затем быстро срывает шаль, покрывающую ее великолепные волосы, и мокрую тунику. Я заменяю ее своей, натягивая одежду на ее тонкие руки и нежные плечи, и по пышной плоти ее груди. Мои пальцы касаются
