зверя, лишенного рассудка, и гомицидального маньяка, всецело преданного совершению бессмысленных убийств. Сходным образом врачеватель безумия был жадным до власти гением зла, одержимым доведением своих несчастных жертв до разрушения и гибели. Иными словами, Рассел верил в мифологию психического заболевания и боялся сумасшествия и сумасшедших. В то же время он понимал роль институциональной психиатрии как социально-правового механизма контроля непокорных членов семьи и презирал в психиатре представителя зла276.
Когда Расселу было за восемьдесят, он обратился к написанию коротких рассказов. Пять из них обнародованы под названием «Сатана в предместье» (1953)277. В предисловии свое побуждение к этому занятию Рассел охарактеризовал как катартическое: «Обращение к новой отправной точке в возрасте восьмидесяти лет, пожалуй, необычно, хоть и не беспрецедентно… по каким-то причинам, абсолютно мне неизвестным, я неожиданно захотел написать рассказы для этого издания, хотя до сих пор никогда не помышлял о подобном. В данной области я не способен к критическому суждению, и сказать, имеют ли эти рассказы какую-то ценность, я не могу. Все, что я знаю, — их написание доставило мне удовольствие…»278.
Главный из рассказов — «Сатана в предместье» — представляет собой грубую пародию на психиатра (медицинского психоаналитика, врача-психотерапевта) как дьявольского персонажа, чье лечение заключается в возбуждении разрушительных и саморазрушительных порывов, рыщущих в клиентских душах. Это приводит их к печальному концу. Один пациент убивает себя, другой разрушает свою жизнь растратой, в которой не было нужды, еще одна пациентка, миссис Эллеркер, «неправомерно» помещена в сумасшедший дом.
Господин Эллеркер — выдающийся ученый, господин Квантокс — его менее удачливый коллега. Доктор Мердок Маллако — психиатр. В результате интриги Квантокса и Маллако господин Эллеркер приходит к краху и убивает себя. Когда госпожа Эллеркер обвиняет Квантокса в заговоре с целью погубить ее мужа, ее лишают голоса: «Обратились к крупному психиатру, и тот сразу решил, что миссис Эллеркер повредилась умом. Квантокс был слишком ценным для государства специалистом, чтобы пострадать из-за истерички. Миссис Эллеркер поспешно освидетельствовали и поместили в психиатрическую лечебницу»279.
Рассказчик — сосед доктора Маллако — начинает подозревать о роли доктора в гибели пациентов. К концу повествования он посещает Маллако и высказывает ему свои подозрения. Вместо отрицания своей роли в трагедиях пациентов доктор Маллако хвастается ей. Рассел вкладывает в уста героя следующие слова:
Вы вообразили, что ненавидите человечество. Да в одном моем мизинце в тысячу раз больше ненависти, чем во всем вашем теле! Бушующее внутри меня пламя ненависти испепелило бы вас в одно мгновение. У вас нет ни сил, ни упорства, ни воли, чтобы жить с такой ненавистью, как моя… До вас не дошло (да и как могло дойти при таком убогом воображении?), что меня ведет по жизни жажда мести. И отомстить я должен не тому или другому человечку, а всей подлой породе, к которой, по несчастью, принадлежу. Свою цель я осознал очень рано280.
На этом рассказчик вынимает револьвер, убивает Маллако, стирает отпечатки пальцев и помещает оружие в руку убитого: «Некоторое время, расправившись с доктором Маллако, я ходил счастливый и беззаботный». Рассказчик, человек честный и совестливый, испытывает подавленное состояние. Доктор Маллако преследует его во сне. Он встречает прелестную умную женщину, «сперва привлекшую мое внимание глубокими познаниями в психиатрии. Вот человек, подумал я, который в случае необходимости — дай бог, чтобы ее не возникло, — разберется в причудливом лабиринте злодейств, куда я, по несчастью, угодил»281. Он женится на ней, но продолжает испытывать тревожность, становится рассеянным и наконец, проснувшись после очередного кошмара, признается во всем жене:
Я убил доктора Маллако, — сказал я. — Ты думала, что вышла за скучного ученого, но это не так. …Я убил доктора Маллако и горд этим!
— Тише, успокойся, — сказала жена. — Может, тебе лучше снова уснуть?
Я злился, бушевал, но все без толку… Утром я услышал, как она звонит по телефону.
Сейчас, глядя в окно, я вижу у входной двери двух полицейских и видного психиатра, своего давнего знакомого, и понимаю, что меня ждет та же участь, от которой я не сумел уберечь миссис Эллеркер. Впереди у меня только долгие годы одиночества и непонимания…282.
Если игнорировать или не знать хронологию жизни Рассела, может возникнуть искушение истолковать эту историю как попытку катарсиса, попытки Рассела очиститься от чувства вины за усилия подвергнуть сына психиатрическому [ошибочному] пониманию, [ошибочному] истолкованию и [ненадлежащему] лечению. Однако «Сатана в предместье» был опубликован за год до того, как Рассел начал использовать психиатров для преследования своего сына.
Претензии психоанализа также были очевидны Расселу. В эссе «Кошмары психоаналитика — Настройка. Фуга» (1954) аналитики изображены как малодушные агенты приспособленчества. Доктор Бомбастикус — авторский образ Фрейда — психоанализирует Гамлета, Лира, Макбета, Отелло, Антония и Ромео, сводя их прославленные конфликты к глупой неоправданной мнительности по поводу родителей. Наконец, осознав свои злодеяния, доктор Бомбастикус восклицает: «Я в аду! Я раскаиваюсь! Я убил ваши души»283.
Верил ли Рассел — величайший скептик — в мифологию душевной болезни и в самом деле или он просто использовал институциональную психиатрию как удобный социально-правовой механизм контроля непокорных членов своей семьи? Его представление психиатрии в «Сатане в предместье» не позволяет сомневаться в ответе. К 1953 г. и, возможно, раньше — пожалуй, на протяжении большей части своей жизни — Рассел не имел иллюзий по поводу истинной роли психиатра и психиатрической больницы: он распознал во врачевателе безумия неразборчивого в средствах агента общественного контроля, а в сумасшедшем доме — тюрьму.
Заключение: Рассел, апостол разума
С раннего возраста доминирующим увлечением Рассела был Разум. Во введении в «Скептические эссе» (1928) он объявил: «Я хочу вынести на благосклонное рассмотрение читателя доктрину, которая, как я опасаюсь, может показаться чрезмерно парадоксальной и подрывной. Доктрина такова: нежелательно принимать положение на веру, если нет каких бы то ни было оснований полагать, что оно верно»284.
Фанатичный рационалист, объявивший себя атеистом и скептиком, Рассел уверовал в исправление человечества логикой, разумностью и наукой. Когда этот бог подвел его, он оставил идею спасения человечества и переключился на верование в то, что человечество заслуживает погибели. Рассел выразил это чувство в «Инфракрасном глазе» — неудачной футуристической фантазии285. В то время как Советский Союз и Соединенные Штаты нацелились на уничтожение друг друга и еще остального мира, ужас перед воображаемым вторжением марсиан объединяет их:
