дне несколько светильников, вот только самого дна не разглядеть, слишком мутная вода, напоминавшая большой декоративный садовый пруд. Вот только садовый пруд обычно не внушает чувства страха и трепета, как если бы ты вдруг оказался в древнем капище, где приносились человеческие жертвоприношения. Есть в подобных места нечто такое, отчего становится жутко, приподнимаются волоски на затылке и руках, и ты невольно начинаешь прислушиваться к каждому шороху, к каждому дуновению ветерка, словно пытаешься расслышать что-то сквозь века. Только что? Предсмертные стоны бьющихся в агонии жертв? Ритуальные песнопения ослепленных своей верой жрецов? Мольбы, обращенные к богам, которые уже не слушают?
В целом, от места, которое до сего момента было скрыто обманом, буквально веяло обрядовостью и культом поклонения.
— Звучит как претензия, — проронила я, как только Амрита умолкла. Сделала шаг — и ткнулась ей в плечо. Выглянула вперед и поняла, почему девушка остановилась. Кажется, мы пришли.
Замерев в неестественно ровной позе, беловолосая барышня с благоговением, запечатлевшимся на лице словно маска, взирала на стену, уходящую высоко вверх. Задрав голову до хруста в шее, я попыталась разглядеть, где же она заканчивается, но то ли это была еще одна иллюзия, то ли стена действительно упиралась в буквальном смысла в бесконечность, но конца и края ей видно не было. Но самым примечательным были не размеры стены, а то, что на ней было изображено. А вернее, выдолблено.
— Наскальные рисунки, — поскребла я затылок. — Пещерная живопись. Круто. Уровень австралопитеков. Молодцы, так и до питекантропов эволюционируете.
— Понятия не имею, о чем ты, — отчеканила Амрита, посмотрев на меня так, как будто я только что осквернила её персональную святыню, сплясав гопак на костях предков.
— Я тебе потом…расскажу, — неловко усмехнулась я и отошла в право, становясь рядом с ней. — Если это не изобразительное искусство древних цивилизаций, то что это?
— Наша история, — величественно вздернула подбородок Амрита.
— Как-то паршиво она выглядит, эта ваша история, — вырвалось у меня. Покосившись на медленно сатанеющую блондиночку, я поспешила добавить: — Наверное, во всем виновата пыль! Вы бы её смахнули, что ли… негоже так реликвии запускать…
Моё бормотание прервало стальное:
— Вот ты, — и она указала пальцем в нечто, лишь отдаленно напоминающее человеческую фигурку.
— Больше похоже на знак вопроса, — проворчала я, щурясь и пытаясь рассмотреть невнятную закорючку. — Или на запятую.
— Это ты, — с нажимом в голосе повторила Амрита.
— Знаешь, я не помню половину своей жизни, но почему-то уверена, что даже в детстве не была похожа на знак препинания, — флегматично заметила я.
— Ты была похожа на разъяренную помидорку, — неожиданно зло хохотнула Амрита, зажимая рот ладошкой. — Это выглядело очень забавно.
— Помидорку? — не веря своим ушам переспросила я.
— Да, — кивнула беловолосая, убирая руку от лица. — Ты была маленькой и пухленькой, с коротенькими ножками и ручками. Те не ходила, а переваливалась, и со стороны казалось, будто ты вот-вот покатишься. Твое лицо часто было красным, из-за того, что ты вспыхивала как спичка каждый раз, когда испытывала сильный эмоции. Не важно, что это было — радость или грусть, плакала ты или смеялась — от тебя буквально летели искры, а потом ты загоралась, как маленький костер. Это доставляло многим неудобство. Твои няньки носились за тобой, пытаясь не допустить пожара.
21.
— Значит, это началось еще в детстве, — вслух заметила я и шагнула ближе к стене, рассматривая малопонятные символы, выглядевшие так, словно их выбивали в стене чем-то тонким и острым. И чем дольше я смотрела, тем яснее проявлялись рисунки, словно проступая изнутри камня, а их смысл становился отчетливее и очевиднее, как если бы мой мозг из задворок памяти выудил некую инструкцию по распознаванию древних письмен. — А что насчет способностей суккуба?
— Что? — теперь уже Амрита недоуменно переспросила, так, словно ослышалась, воззрившись на меня с выражением глубокой озадаченности.
— Ну, знаешь, суккуб, — невнятно развела я руками в воздухе, пытаясь изобразить что-то, не пойми что, но способное разъяснить суть вопроса. — Существо женского пола. Питается человеческой энергией. Выглядит как человек, живет как вампир.
— Я знаю, кто такие суккубы, — оборвала меня Амрита. — Но почему ты заговорила о них?
— Потому что это — я, — и приложила руку к груди. — Я — суккуб.
Ресницы девушки отчетливо дрогнули, а веки распахнулись шире. В глазах заплескался откровенный ужас.
— Это невозможно, — сорвалось с её резко побледневших губ.
— Почему? — нахмурилась я, не совсем понимая столь странную реакцию.
— Потому что ты не была суккубом, — выдохнула Амрита, оседая на пол. — Ты им никогда не была.
Я успела подхватить девушку под локоть лишь у земли, когда её колени уже стукнулись о неровные камни, из которых была выложен путь к стене.
— Теперь все становится понятнее, — длинными тонкими пальцами вцепляясь в собственное горло, прошептала Амрита, выглядя слегка безумно.
— Рада за тебя, мне вот ничего не понятно, — проворчала я, размышляя, надо ли мне пытаться поднять девушку, которая неожиданно показалась очень тяжелой или же пусть морозит попу дальше. Край её платья окунулся в воду и ткань, намокнув, всплыла на поверхность. Я уже потянулась, чтобы вытащить подол из воды, как Амрита рванула вперед и вцепилась в мою незащищенную руку неожиданно острыми ногтями.
— Что б тебя, — злобно зашипела я, шарахаясь в сторону.
— Это все объясняет, — словно в бреду судорожно зашептала Амрита, заглядывая в мои глаза, как будто пытаясь разглядеть там что-то, о наличии чего она до этого момента не подозревала.
— Что? — раздраженно рявкнула я, пытаясь отобрать свою руку обратно.
— Это объясняет, почему чаша не признала тебя, — продолжила шептать блондинка.
— Очень интересно, — едва сдерживаясь от того, чтобы не макнуть девицу белой макушкой в воду, — но ни черта не понятно!
С минуту она разглядывала моё лицо ошалевшим взглядом с легкой ноткой надвигающейся истерики. Со стороны она в этот момент напоминала дикую кошку, которую посадили на горящие угли.
— Смотри! — неожиданно подхватилась она с пола с резвостью горного козла. Не отпуская мою руку, она поволокла меня вдоль стены, в противоположный от того, где мы стояли, угол. Следом за ней волочилась не только я, но и мокрый подол её платья, оставлявший темные следы на камне. В какой-то момент мне показалось, что следы начали меняться, как будто оживая, но тут меня дернули вперед, и я едва не стукнулась носом о затылок Амриты. — Вот!
И она указала на участок стены, где были выбиты четыре рисунка, которые, судя по объединяющей их линии, составляли единую смысловую композицию.
— Это, — тонкий палец ткнул в прямую вертикальную черту, утолщенную снизу и сужающуюся к верху. — Меч Света.
