проще было бы просто сказать товарищу Кошкину, что подслушивать нехорошо?
– Стандартно мыслишь, Андреев. Подумай. Через несколько часов ты вместе с Кошкиным окажешься в полнейшей изоляции от привычного тебе мира. Ситуации, с которыми вы там столкнетесь, могут оказаться совсем не стандартными. Хреновыми они могут оказаться, судя по тому, что уже оказалось. Как, по-твоему, поведет себя Кошкин, если вас прижмет по полной? Правильно! Прежде всего, попытается спасти свою шкуру. Это если бы я ему только пальчиком погрозил. А поскольку его неизвестно кто и как вывел на десять минут из строя, причем именно в тот момент, когда он вел себя по отношению к тебе, скажем так, не очень честно, не исключено, что это заставит его в аналогичный момент вспомнить и вздрогнуть. И это, возможно, спасет тебе жизнь. Понятно излагаю?
– Замысловато. А для Рыжего… Кошкина то есть, чересчур. С ассоциативным мышлением он, по-моему, вообще не дружит. Ему бы чего-нибудь попроще. Вы его только укрепили в героическом стремлении побывать со мной в аномальной зоне.
– С чего это он так расхрабрился? Я бы на твоем месте задумался.
– В последнее время только тем и занимаюсь, что задумываюсь. С вашего разрешения пойду майора проинформирую, чтобы землю не рыл.
– Пусть повозюкается. Тем приятнее для него будет узнать, что ларчик просто открывался. А вот твоему Рыжему до самого отлета лучше пребывать в тоскливом недоумении насчет того, что с ним произошло. Согласен?
Дед пристально и, как мне показалось, насмешливо глядел на меня. Я вспомнил подобный взгляд у знакомого гроссмейстера, с которым как-то по неосторожности осмелился сесть за шахматную доску. Со своим первым разрядом я надеялся хотя бы на почетную ничью, но взгляд, которым меня одарил титулованный соперник после первых же ходов, даже на ничью не оставил мне ни малейших шансов. Разгром был полный.
– Начинаю думать, что определение «злой гений» не совсем гипербола.
– Ты мне нравишься, Андреев. Умеешь схватывать суть. Расскажу-ка я тебе одну историю. Выводы делай сам. Согласен?
– Выбора, кажется, у меня нет. Рассказывайте.
– Не пожалеешь. Пей чай и слушай. Чай у меня отменный.
Он скинул с себя плед, под которым оказалась старенькая, но опрятная летная форма, и сел за стол напротив меня. Я разлил крепкий горячий чай по кружкам, Дед придвинул ко мне сахарницу и пачку печенья.
– Начну с того, что и поселок этот, и вся постепенно образовавшаяся здесь житуха началась, как это ни странно, с меня. Вернее, с аварии моей Аннушки. Кончилось горючее, пришлось плюхнуться на косу. Километрах примерно в ста пятидесяти от места, где мы сейчас с тобой чаи распиваем. До той поры ни одной человеческой души в этих местах километров на шестьсот в окружности не имелось и иметься не могло. Подозреваю, что лет тыщу, а то и больше назад местные шаманы каким-то коллективным камланием обрекли здешние окрестности вечному проклятию за их непонятность и непокорство. Оглядишься – казалось бы, живи и радуйся. Рыбы немеряно, лоси чуть ли не со всей Чукотки на Абаду водоросли жрать приходят для укрепления организма. Медведи жируют, соболь по головам скачет. Правда, олень почему-то здесь не держится, в тундру уходит. А аборигены вообще сюда ни ногой. Тех же, кто посмелее оказывался, больше никто в глаза не видел. Я, понятно, представления об этом ни малейшего не имел. Молод был и глуп изрядно. Да и не до того мне в тот момент было. Винт вдребезги, второй пилот по причине сотрясения мозга и еще каких-то внутренних повреждений лыка не вяжет. Со связью черт знает что, ближайший аэродром как сквозь землю провалился, а американцы – какая-то станция на Аляске – как за стенкой. Джон какой-то меня услыхал, успокаивает: «Держись, Юрий, сейчас с твоими свяжусь, диктуй координаты». А я их даже приблизительно сообразить не могу. Часа три в облаках пилили по причине внезапного ухудшения видимости. Да и приложился не хуже второго – левая рука как не родная. Thank you, говорю, Джон. Координаты сообщать не имею права, поскольку сам о них без понятия. Утром осмотрюсь, что к чему, дам знать. Привет жене и деткам.
– На русском общались? – не выдержал я.
– На английском мы общались. Я на нем к тому времени вполне прилично мог спикать, поднатаскался по причине крайне неблагоприятной международной обстановки. На этом наши с ним переговоры закончились, рация бесповоротно сдохла. Но о нашем положении он в эфир информацию выдал. Только с координатами километров на триста пролетел. Впрочем, наши к тому времени уже на ушах стояли. Больно груз у нас серьезный на борту находился. До сих пор не имею права рассекречивать.
Я к чему тебе все это рассказываю? Что, по-твоему, в такой ситуации я должен был делать? Самолет накрылся, в какую сторону двигаться – ни малейшего представления. Из оружия один ТТ и ракетница, из жратвы – плитка шоколада на двоих. Плюс телесные повреждения и соответствующая душевная деморализация. Время – конец августа, вот-вот снег пойдет, по утрам заморозки. Связь, я уже говорил, на нуле. Что стал бы делать на моем месте? За груз, между прочим, расстрельная статья в случае потери или умышленного повреждения. Тогда с этим делом на полном серьезе.
– Кроме ожидания ничего не соображу. Если груз такой серьезный, должны искать.
– Вот и у меня соображалка в том же направлении тогда работала. Решил ждать до последнего, а там пулю в лоб и все дела.
– У второго такое же настроение?
– Он вообще в ауте. Зарылся в мох с головой и вырубился. Земля, говорит, из-под ног уходит, стоять не могу. Лежи, говорю, утро вечера мудренее. А самому заорать хочется на всю окрестность: помогите, люди добрые, пропадаем. Я же в ту пору еще не знал, что людей тут сроду не водилось. Дай, думаю, поору все-таки на всякий случай.
Дед замолчал, опустив голову, словно заново переживал случившееся почти полвека назад.
– Поорали? – не выдержал я затянувшегося молчания, снова проникаясь доверием и сочувствием к Деду.
– Мало это было на крик похоже. Ночь уже наступила. Что кричал – не помню. Не то помогите, не то спасите. Нет, помолиться втихаря, у Бога спасения попросить, как прародители наши покойные поступали. А я матюками да воем всех чертей окрестных собрал. Вот и явился один такой, не запылился.
– Черт? – почти поверил я в тоске, прозвучавшей в голосе Деда.
– Черт с ним, если бы черт. Тут, Андреев, посерьезней нечистой силы обстоятельства образовались.
И тут внизу заорал Рыжий. Хорошо заорал. Не то действительно жизнь
