в комнате Бориса, и Женя, заверив Ляпушиных, что все под контролем, бесстрашно осталась в чужой квартире.
Наверное, при других обстоятельствах Медведев почувствовал бы себя неловко. Все-таки у них с Женей пока даже намека на роман не было, просто неплохие отношения двух коллег, да и только. Но, оглушенный потерей, он не мог думать ни о чем, кроме того, что деда больше нет. А Женечка лежала тихо, изо всех сил стараясь даже малым шумом не помешать хозяину квартиры, поэтому в какой-то момент он просто перестал думать, что она рядом, и забылся тяжелым сном.
На пляже никого не оказалось, но находиться там Барни отчего-то было неприятно. Даже во сне он помнил о постигшей его утрате. Из злости и упрямства он попытался пробиться на крышу Степаныча. Получилось не сразу. Но когда он, злой и усталый, оказался среди небоскребов, едва не подпрыгнул от радости. Семена здесь не было, да и быть не могло, но одно то, что он — его внук — смог пройти в локацию, Бориса почему-то утешило.
Место всячески пыталось дать понять Медведеву, что ему здесь не рады. Холодный пронзительный ветер едва не уронил его на четвереньки, не было ни единого проблеска солнца, небо заволокло тучами. Спальня, или кабинет — название не так важно, как его суть, — готовились уйти вслед за своим хозяином, предупреждая гостя, что тому пора бы и честь знать.
И тогда Барни психанул. Он слишком мало провел здесь времени вместе с дедом, к тому же поздно узнал о своих снотворческих способностях. Так почему он не может оставить себе хотя бы память об этом месте?
Стоп. А почему только память? Если у него есть целых две локации, что мешает появиться третьей? Разве кто-то там наверху или внизу ограничивает их число?
Борис из последних сил выпрямился и произнес:
— Эта крыша да будет моей во веки вечные!
Со стороны звучало жутко пафосно и, наверное, смешно, но Медведев не подбирал слов. Он всем сердцем желал оставить локацию и не дать ей раствориться в небытии, как это обычно случается со спальнями после окончательного ухода их хозяев.
Барни стоял, взметнув руки, и думал-думал-думал только об одном. Он представлял, как это место переходит в его полное распоряжение и буквально цементируется от подвала до чердака, прописывая новые пароли-явки.
Очнулся он, когда на его лице заиграли первые робкие солнечные лучи, пробившиеся из-за облаков. Огляделся. Что-то вокруг неуловимо трансформировалось, будто опять сменился фильтр для съемки. Ветер стих, контуры дальней ограды по периметру здания перестали размываться в серое пятно, вновь вернув себе витиеватую форму. Похоже, его безумная затея увенчалась успехом. Эта крыша больше не принадлежала Степанычу. Она сменила владельца.
Но Борис был бы безмерно счастлив, если бы до сих пор находился здесь не у себя дома, а в гостях. В гостях у дедушки.
Он упал на колени и разревелся, после чего небо, будто прислушавшись, присоединилось к его скорби теплым дождем.
Когда Медведев проснулся, он все еще плакал.
На кухне его уже ждал простой, но сытный завтрак. Женя специально встала пораньше и успела приготовить нечто умопомрачительное.
— Спасибо!
— Пожалуйста! Ешь давай! Тебе силы еще ой как понадобятся.
— Не знаю, что я делал бы без всех вас.
— А на что тогда нужны друзья?
— Понятия не имею.
В ответ Женя грустно улыбнулась.
Она так и не уехала никуда. Даже взяла на себя труд договориться с начальством о том, что их с Барни во вторник на работе можно не ждать. Незримо присутствовала рядом, как ангел-хранитель, периодически созваниваясь и консультируясь с Ляпушиной. Поэтому, когда выяснилось, что срочно требуются документы на кладбищенский участок, где лежали Ксения и Михаил, и пришлось отправиться за ними к матери на такси, Борис безо всякой задней мысли выдал коллеге второй комплект ключей. Деду тот в любом случае был уже без надобности.
Анастасия встретила его в деловито-приподнятом настроении, отчего Медведеву вновь стало кисло.
— Так, смотри, я все нашла, что ты просил, — мать ткнула ему в руки темно-синюю книжку, издали похожую на зачетку. — Вот здесь зафиксирована дата последнего погребения, а то там стараются свежие могилы для подзахоронения не раскапывать хотя бы лет десять. Я не помню точный срок, тебе об этом агент скажет. Нам это не грозит, Михаил погиб уже очень давно, а бабушка твоя ушла и того раньше, поэтому, если у кладбищенских служб начнутся вопросы, сразу переводи их на агента, чтоб не борзели и лишних денег из тебя не выбивали ни за что…
Она все говорила и говорила. Наверное, какие-то правильные и в данной ситуации полезные вещи, но Барни мечтал лишь об одном: забрать наконец-то все эти документы и поскорее отбыть к себе. У матери плохо получалось демонстрировать скорбь по Семену Степанычу, а ее наигранные старания вызывали в сыне чувство неловкости и брезгливости.
Пришел в себя он лишь тогда, когда услышал:
— Ты ведь поможешь? Костика сбила машина, он лежит в реанимации, ему срочно требуется операция, иначе он умрет или останется инвалидом. У меня просто нет таких денег и взять их неоткуда, вся надежда только на тебя. Спаси его, умоляю. Не могу смотреть на то, как умирает мой ребенок…
Борис понял, что окончательно спятил. Когда он входил в квартиру, дверь ему открывал брат собственной персоной. Ни о какой реанимации и речи идти не могло. Мать что, за идиота его держит? Или сама кукушечкой поехала?
Он внимательно вгляделся в лицо Анастасии. Похоже, маменька свято верила в тот бред, который сейчас несла. В ее глазах стояли слезы, руки дрожали, начал срываться голос.
— Костик, подойди-ка сюда! — крикнул Медведев.
— Деньги нужны очень срочно, — продолжала мать, никак не отреагировав на зов Барни. — Счет идет уже не на часы, а на минуты, иначе будет слишком поздно что-то предпринимать…
Меж тем в комнате появился младший брат и вопросительно посмотрел на Бориса.
— Чего звал?
— Я не знаю, как это переживу, — всхлипнула Анастасия.
Медведев, пока та не завела ересь о попавшем в аварию сыне по второму кругу, обратился к Костику:
— Видишь, маме нехорошо? Бодрилась после смерти свекра, да вот накрыло. Принеси холодной воды поскорее.
Брат явно удивился, но лишних вопросов задавать не стал, кивнул и вышел из комнаты. А Барни покрылся мурашками от внезапной догадки.
Принесенную воду он плеснул матери в лицо. Та вздрогнула и с раздражением посмотрела на сыновей.
— Я вроде бы душ не заказывала, — произнесла она и потянулась за бумажными полотенцами. — Может,
