– Неправильно?! – мгновенно вспыхнула в ответ. – Мой муж спал с моей подругой – вот это неправильно! Они породили ребенка и избавились от него, отдав гадкой, жестокой женщине – и это тоже неправильно! А я… я имею полное право не хотеть никого из них видеть!
Дыхание прервалось, голос сорвался на невольный всхлип. Я жалобно, отставив в сторону гордость, взмолилась:
– Даня, пожалуйста… не надо.
Он смотрел на меня в ответ напряженно. В глазах – буря смешалась с солнцем, отчаяние – с надеждой и из-за этих полярных эмоций трудно было разобрать, о чем он думает сейчас…
Одно было ясно наверняка: он совсем не ожидал услышать от меня подобные откровения.
– Ну хорошо, – заговорил он наконец. – А есть кто-то еще, кто может о тебе позаботиться?
Я покачала головой, ощущая всю горечь и безысходность своего положения.
– У меня больше никого нет.
После этих слов, глухим отчаянием прокатившихся по палате, долго думать он не стал. Сказал твердо и просто:
– Моя смена заканчивается утром. Я тебя провожу.
Глава 34
Никогда не думала, что буду совсем не рада выписке из больницы.
Но теперь, когда моя реальность настолько перевернулась, что я даже не знала, куда идти, больничная палата казалась чуть ли не самым безопасным и спокойным местом в мире…
Там я не чувствовала себя одиноко. Не была один на один с кучей проблем, с ошметками прежней жизни, с непониманием как быть дальше…
Все это давило. Убивало. Душило.
И труднее всего было не думать о маленьком мальчике, назвавшем меня своей мамой. Не чувствовать себя перед ним виноватой. Должной…
Я не была его матерью. Но солгала бы, если сказала, что не хочу ей быть.
По сути, нас сейчас было только трое: я, Миша и мой еще нерожденный малыш. Трое посреди разрушенного и полного разочарований мира. Мира, в котором мне больше было некому верить. Некому довериться…
На меня пытались воздействовать с двух сторон: Валера говорил одно, Даша – другое. Но истинным оставался тот факт, которого никто из них не отрицал: они имели связь. Одноразовую или многолетнюю – было не так уж и важно. От количества их встреч совсем не становилось менее больно и трудно. Не становилось легче.
Я просто чувствовала, что устала. Что больше не хочу быть звенящим канатом, который каждый из них пытается перетянуть на свою сторону. Я больше не могла об этом слышать. Не хотела ничего знать. Не желала разбираться в обстоятельствах. Потому что знала: как бы там ни было, я все равно не сумею ни принять, ни простить.
– Готова?
Даня, уже успевший переодеться в обычные джинсы и толстовку, деликатно заглянул в палату. Я поднялась со своей койки, обвела тоскливым взглядом безжизненную, стерильно-белую комнату и неохотно кивнула:
– Да.
Я подняла небольшую сумку с вещами, которые мне передал Валера. Его самого все эти дни я наотрез отказывалась видеть. Он не настаивал… и хотя бы в этом поступал правильно.
– Давай помогу.
Даня легко перехватил мой багаж и от его внимательности на глазах закипели слезы. Наверно, это шалили гормоны. А может, за последнее время я попросту забыла, каково это: когда о тебе кто-то заботится.
Мы молча прошли по больничным коридорам, спустились на лифте вниз и наконец оказались на улице.
Взъярившийся снегопад тут же набросился на нас со своими колкими, холодными объятиями, закусал мою бледную кожу, осел на волосах тонкой ледяной вуалью…
Февраль… Февраль, который заставлял еще мучительнее ощущать свое одиночество, свою потерянность и полную беспросветность впереди…
– Забирайся.
Даня галантно распахнул передо мной дверцу своего джипа и я, в последний раз подставив лицо под ледяные снежные иглы, села в салон автомобиля.
Внутри было уже тепло: видимо, Даня заранее прогрел машину. Включив какую-то легкую музыку, он повернулся ко мне и спросил:
– Ну что, куда тебя отвезти?
Я опустила глаза, скрывая свою отчаянную беспомощность. Сжала кулаки, машинально вонзая ногти в ладони: до боли, до онемения…
Как же я боялась этого его вопроса! Потому что мне было попросту некуда ехать. Я не желала видеть Валеру и оттого не могла поехать в нашу квартиру. Мне было страшно оставаться одной и потому я с ужасом думала о возвращении в загородный дом…
Тем более, что там меня было бы легче всего отыскать.
– Злата?
Теплая рука накрыла мою обледеневшую ладонь. Я зажмурилась, а когда распахнула глаза вновь, увидела, как по широкой, сильной мужской ладони расползается мокрое пятно. Непрошенные, бессильные слезы, которые не сумела сдержать.
– В чем дело?
Он осторожно взял меня за подбородок, заставляя взглянуть ему в глаза. Мне отчаянно хотелось быть сильной: сейчас, перед ним. Таким когда-то близким, а теперь – незнакомым, почти чужим. Мне до боли в груди не хотелось казаться ему жалкой и разбитой, каковой, по сути, сейчас и была. Я не желала его жалости, не хотела, чтобы он считал себя обязанным меня утешать. Я отчаянно, лихорадочно пыталась растянуть губы в уверенной улыбке, твердо сказать, что все в порядке, но ничего не получалось. Губы мелко, беспомощно дрожали. Слова не шли…
– Господи…
Он порывисто притянул меня к себе. Я уткнулась лицом в его грудь. Так близко, что могла слышать, как громко, оглушительно колотится его сердце. Почему?..
– Поделись со мной, – предложил он мягко, успокаивающе поглаживая меня по спине.
Я шмыгнула носом, с трудом выдавила:
– Я не знаю, куда мне идти. Кажется, что больше нигде не смогу чувствовать себя спокойно…
– Почему?
Я отрывисто, горько рассмеялась.
– Потому что кто-то охотится на меня. Потому что не могу ни на кого положиться. Потому что… хочу защитить ребенка, который мне не принадлежит. Которого должна ненавидеть…
– Ты имеешь в виду Мишу.
– Да. Знаю, это странно…
– Нет. Та Злата, которую я знал, поступила бы именно так. Не стала судить ребенка по его родителям.
– Та Злата… – повторила я хрипло. – Где она теперь?
– Она здесь, – ответил он уверенно. – Я ее обнимаю.
Мы помолчали некоторое время. Я смотрела, как снег упрямо липнет на лобовое стекло, словно тоже ищет чьего-то тепла. Чьих-то объятий, даже если они окажутся губительными…
Я отстранилась от Дани, гордо расправила плечи и выпрямилась в кресле. Попросила коротко:
– Отвези меня в какой-нибудь отель.
