укоризненно покачал головой: вот тоже, крестьянин, а таких простых вещей не знает. Лишайники и мох на деревьях растут с северной стороны. Если встать к мху лицом, то восток будет по правую руку. Туда и надо идти.
– Ох ты, мать моя! – взмолился Пухов. – Да какой мох, какие руки! Ведь заплутаю я, истинный Бог, заплутаю.
– Не заплутаешь, – строго отвечал Загорский. – Иди прямо туда, откуда мы пришли и время от времени сверяй направление по сторонам света.
Они дали ему немного трески и сухарей и отправили обратно. Но он не шел, а только уныло смотрел то вслед им, то в ту сторону, куда ему предстояло идти.
– А ведь и впрямь заблудится, идиот, – пробурчал Арсений.
Загорский пожал плечами: это лучше, чем лежать хладным трупом на дне моря. Они сделали все, что смогли, дальнейшее зависит от него самого. Как говорят большевики: добьемся мы освобожденья своею собственной рукой.
С этими словами Нестор Васильевич решительно двинулся на запад – туда, где за бесконечными лесными просторами маячила далекая и столь теперь желанная Финляндия. За их спиной сомкнулись ветки, и красноармеец Пухов остался стоять в одиночестве, брошенный на произвол судьбы в лице леших, русалок, поморов и карелов…»
* * *
Старший следователь Волин перевернул последнюю страницу и посмотрел на Воронцова.
– И это все? – спросил он. – Я так понимаю, до Финляндии они все-таки добрались Но неужели этим все дело кончилось?
– Нет, – отвечал генерал, – Здесь прерываются записи Загорского.
– Почему?
Генерал молчал недолгое время, потом пожал плечами.
– Трудно сказать, Может быть, не хотел, чтобы о судьбе Алсуфьева знали слишком много, может, были и другие причины. Но все, что ты сейчас прочитал, это лишь предисловие. Дальше были еще более любопытные события. И участником этих событий стал твой покорный слуга.
– Не может быть! Вы видели Загорского?! – изумился Волин.
На бледных тонких губах генерала загуляла слабая улыбка.
– Не гадай попусту, все равно не догадаешься.
Он посмотрел на часы, покачал головой: уже поздно. Может быть, перенести разговор на завтра?
– Да вы издеваетесь! – Волин мало, что не подпрыгивал на месте. – Я до завтра от любопытства умру…
Генерал засмеялся.
– Ну, если так, то слушай.
Глава тринадцатая. Лейтенант и полковник
Увы, Танечка все-таки сказала ему «нет». Это было, конечно, не первое «нет», сказанное ей, но, судя по всему, окончательное.
Любой взрослый мужчина отлично знает, что женское «нет» в конечном итоге означает ни что иное, как «да». Ну, или в крайнем случае – «подумаю». Но у Танечки, к сожалению, был другой характер, не такой как у большинства. Если уж она сказала «нет», то это, как говаривал ее отец, означало только «идите к чертовой матери» – и ничего более.
У Воронцова, впрочем, тоже был другой характер. Он и сам мог послать кого угодно и куда угодно, и гораздо дальше притом, чем можно было ожидать. Но Танечка – это был совершенно особый случай. Воронцов раз за разом делал ей предложения и раз за разом получал это самое «нет». Он не отчаивался, он знал, что капля камень точит. Тем более, речь шла вовсе не о капле, а о нем, Сергее Воронцове.
Чего, в самом деле, ей не хватало? Он был завидная партия: старший лейтенант КГБ, это, простите, милые мои, не баран чихнул и не жук накакал. Да, служит он не в Первом главном управлении, где ездят за границу, а во Втором, то есть в контрразведке. Но надо иметь в виду, что в Первом управлении опаснее, там больше шансов оставить жену вдовой. Кроме того, во Втором управлении, по мнению Воронцова, служить было почетнее – все же напрямую родину охраняешь от всяких там шпионов и террористов, не говоря уже про тлетворное влияние Запада. И хотя с тех пор, как к власти пришел дорогой Никита Сергеевич[43], разговоры про тлетворное влияние как-то вышли из моды, но ведь растленный Запад и мать его, мировая буржуазия, никуда не делись, а тлетворное влияние – тем более.
Вообще, надо сказать, реформа КГБ, затеянная Хрущевым, несколько тревожила старшего лейтенанта Воронцова. Ну, то есть сама по себе реформа – дело хорошее, но посадки и расстрелы чекистов – это был перебор даже по мнению молодого лейтенанта, не говоря уже о зубрах, которые десятилетиями сидели в своих креслах и любили родину не за страх, а за совесть. Теперь же они тряслись, как цуцики, боясь, что вменят им грубые нарушения законности и расшлепают, как когда-то они сами шлепали контриков и врагов народа. И выйдет так же неудобно, как с товарищем Сталиным вышло. Вроде как был отцом народов и лучшим другом физкультурников, а после разоблачения культа личности оказался неохота даже говорить кем. Правда, товарищ Сталин, как ни крути, во все учебники вошел, в том числе в лично им написанные, а куда войдут эти майоры, полковники и генералы, которых сейчас травят, как зайцев?
Спрашивается, из-за чего началась вся катавасия? Может быть, из-за того, что, как сказал Хрущев, органы госбезопасности вышли из-под контроля партии? Ничегошеньки подобного, и старший лейтенант тому свидетель. Вот лично он, Воронцов, разве же выходил из-под контроля партии, не к ночи будь помянута? Да ни в жизнь! Ни он сам, ни прямой его начальник майор Фетисов, ни, тем более, полковник Дерябкин, Дмитрий Федорович – никто из них ниоткуда не выходил, тут уж зуб можно дать, или даже целую вставную челюсть.
Ну, может, конечно, не все такие положительные были. Может, имелись и такие, кто выходил, а обратно вернуться забыли. Но почему же это из-за парочки подлецов все ведомство должно умываться кровавыми слезами? Если всех посадить, а оставшихся расстрелять, кто же будет вести незримый бой и стоять на страже?
– Не дрейфь, старлей, – говорил в таких случаях полковник Дерябкин, – партия знает, что делает. Наша задача в том, чтобы следовать генеральной линии, остальное – забота вышестоящего начальства.
То есть, конечно, он не совсем так говорил. Это так представлялось старшему лейтенанту в мыслях, потому что кто Воронцов и кто Дерябкин, чтобы им вести задушевные беседы о дальнейшей судьбе КГБ? Товарищ Дерябкин – заместитель начальника первого отдела, ответственного за США и Латинскую Америку, лицо, заметное не только в масштабах управления, но и всего Комитета. А кто такой есть старший лейтенант Воронцов, как не малая контрразведывательная блоха на теле трудового народа? Другое дело, что блоха эта будет расти над собой и подниматься по карьерной лестнице, а со временем и сама станет полковником, а то и генералом. Правда, это будет не сразу, позже, а пока разговоры с перспективной блохой вело только непосредственное начальство.
Впрочем, так дела обстояли лишь до сегодняшнего дня. Именно сегодня случились сразу два важных события: одно – хорошее, другое – не сказать, чтобы очень. О том, которое нехорошее, уже шла речь выше, то есть это когда Танечка объявила Воронцову свое решительное «нет».
Это самое «нет» беспокоило Сергея, как никогда раньше. А все потому, что он знал причину этой суровости. Причиной был невысокий хохотливый актер, с некоторых пор приударивший за Танечкой. Правду сказать, Воронцов и сам был не великанского роста. Нет, роста он был скорее среднего, и сложения тоже не выдающегося. Тем более обидным казалось, что дорогу тебе перебежал не высокий красивый блондин, а какой-то маленький юркий брюнет, если не сказать хуже.
Брюнет этот, которого старлей про себя звал Хохотуном, работал в Театре юного зрителя. Воронцов даже сходил на пару спектаклей, где тот играл – из чистой ревности, конечно: пытался понять, чем он Танечку взял. Ну, и ничего особенного, между нами говоря, до Григория Александрова далеко, не говоря уже про Любовь Орлову. Такому надо лошадь за сценой изображать, да и то не пустят с эдаким шнобелем. Да, пожалуй, один только нос в нем и был выдающийся. Таким носом, товарищи, хорошо дрова рубить, а не за девушками ухаживать. Сам же Воронцов имел на лице маленькую, аккуратную и вполне
