занятость не служила причиной для поблажек. Поэтому, если прямо из ученической комнаты принц вынужден был отправиться по срочному делу и задерживался до поздней ночи, завтра его ожидал удвоенный объём урока, и спрашивала Эдра ничуть не мягче обыкновенного.
Дэриэн изо всех сил старался запомнить всё, что полагалось знать принцу, – весь долгий путь Саора, две тысячи минувших лет. События, их даты, причины и следствия, зарождение и развитие жёсткой системы Законов, ограничивающих власть магии. Сложные отношения с Землёй и иными мирами. Названия мест, давно исчезнувших и сохранившихся лишь в памяти Наставников и кристаллах. Имена Правителей, Советников, магов – сотни тысяч имён… Временами в голове юноши всё мешалось, и в образовавшейся каше было ой как непросто навести порядок. Однако Дэриэн и не помышлял роптать, прекрасно понимая, что ни единого лишнего слова не было и не будет в том долгом повествовании, что неторопливо развёртывала перед ним Эдра, Наставница.
До неё первый месяц пребывания юноши в Саоре с ним занимался Арск, почтенный сершан, открывший Дэрэку основные понятия и принципы магии родного мира. И хотя то, что у других оборачивалось светом, скоуни или Барьером, для принца оставалось бесполезным набором слов, символов и жестов, к концу этого времени Дэриэн очень даже неплохо представлял, что, как и почему происходит в Саоре. Разумеется, если бы он обладал магией и вынужден бы был, как остальные, отрабатывать, оттачивать заклятия, этот процесс затянулся бы на годы. А так достаточно было заучить основные принципы, хотя бы чтоб не мешать магичить остальным. Слушать Арска было легко и приятно. Благодушный, жизнелюбивый, ласковый в обращении сершан рассказывал столь живо, занимательно и весело, что, вдоволь насмеявшись, юноша сам удивлялся, до чего же чётко и ясно укладываются в голове новообретённые знания.
Совсем иное Эдра. Дэрэк при всём желании не мог вообразить эту умную, строгую, собранную, утончённую женщину-лэктэрха иронизирующей над тем, чему она учила его почти пять месяцев. И лицо, и голос Эдры сохраняли серьёзность даже тогда, когда она повествовала о забавном и курьёзном. Когда же речь заходила о печальном и трагичном, тонкие черты лэктэрха искажались страданием. Казалось, Эдра переживает за каждую напрасно сгубленную жизнь, за любую принесённую жертву, а малейшую несправедливость переживает, словно собственную вину.
Скорее всего, так оно и было. Дэриэн постоянно сталкивался с тем, что никто в Саоре не пытался отстраняться, отказываться от неблаговидных поступков своих предков. Наоборот, ответственность за них переходила к каждому новому поколению, предпочитающему помнить допущенные промахи, нежели предать их забвению. Это не было ни бравадой, ни самоедством. Просто мысль, неоднократно повторяемая Эдрой, выражала то главное, ради чего и возникли Наставники: избежать ошибок можно только помня об уже свершённых.
Эдра помнила больше других. Помнить было её почётной обязанностью, тем долгом, которому она с юных лет посвятила себя и всецело отдавалась без малого полтора века. Она, несомненно, знала всё лучшее и худшее, что только было в истории Саора, и это знание наложило свой отпечаток на тонкие черты прекрасного лица. Эдра принимала близко к сердцу не только поступки – мысли, и намерения, и недобрые слова огорчали её почти так же, как дела. Удлинённые огромные глаза лэктэрха хранили задумчивое, чуть печальное выражение, сменяющееся разве что более требовательным и жёстким. Даже аромат духов Наставницы был запахом лиома – горьким и нежным ароматом сурового северного цветка. Эдра мало улыбалась и редко смеялась: её жизнь давала немного поводов для веселья. Она учила будущих Правителей Саора и всем своим знанием стремилась предостеречь их от дурного. Все, кто сейчас правил их миром, прошли через её уроки, через эту светлую комнату с высоким потолком, где по всем стенам шли изображения великих героев и их деяний.
Дэрэк часто представлял, как на его месте сидят и внимают Наставнице Дейзи, Эльгер, Лейгни, даже Гэсса – хотя непросто вообразить принцессу Тери в роли девочки-ученицы, пусть с виду она и напоминает юную девушку. Сложнее только представить, как в этом кресле сидит и терпеливо слушает замечания Джэд – король Джэд, который только вчера мимоходом упомянул о Лагире нечто, вызвавшее живейший интерес Эдры, поскольку не было ей известно. Впрочем, вряд ли Наставнице приходилось укорять юного короля: если уж Синеглазый слушает, то запоминает всё, вплоть до интонации сказанного, несмотря на то, что неизвестно ещё, кто из них с Эдрой знает больше об истории Саора.
Юноша гордился братом. Он знал: за той лёгкостью, с которой тот уверенно правил миром, скрываются огромное терпение и упорство, часы долгих мучительных переживаний, вечная борьба между долгом и сердцем – то, что никто не замечает за внешним суровым и невозмутимым видом. Иногда Дэрэку было даже обидно, насколько все в Саоре привыкли полагаться на Дэйкена, видя в нём только короля и мага, сильного, сдержанного, беспристрастного.
Дэриэн улыбнулся, вспомнив, как вчера они хохотали от души, вспоминая свои школьные годы, проведённые на Земле.
– Ты был отстающим?! Джэд, не верю!
– Дэрэк, да я и не слушал, что там учителя рассказывали. Меня Тор так муштровал, что ни сил, ни времени не оставалось. Разве что историю запоминал, понимал: пригодится.
– Знал бы – тоже учил. И юриспруденцию. А не всякие глупости!
– А ты правда поэзией увлекался?
– Честное слово, Синеглазый. Стыдно признаться – ещё и сам стихи писал!
– О чём?
– О любви, конечно! О чём ещё в юности пишут!
– Прочтёшь?
– Ни за что! Их даже Дейзи не слышала. Они… откровенные очень.
И всё-таки он прочёл. Боясь, что Джэд опять рассмеётся.
Не рассмеялся.
– Красиво… Из тебя получился бы великий поэт.
Дэрэк вздохнул.
Учиться на Земле было куда проще. Не поджимало время, не давила ответственность, всегда оставалась возможность наверстать упущенное. Сами предметы были такие далёкие, отвлечённые, что редко задевали за живое. Да и что ждало в случае неуспеваемости? Неудовлетворительная оценка? Разве зависело от того, отложился в его памяти урок или нет, благополучие целого края?!
Саор не мог позволить себе прощать ошибки и промахи Правителей, своих – особенно. Долгие раздумья не были уместны там, где бездействие порой тоже являлось поступком. Иногда отыскать верный выход из положения требовалось даже не за минуты – секунды: здесь-то и выручала память обо всех успешных и неудачных вариантах. Потому Дэр, принц Соледжа, желающий, чтобы Саору было не за что его прощать, стиснув зубы, учил рассказы Эдры – как раньше, борясь с усталостью, через силу шёл за синеглазым проводником. Тогда целью был Орж, сердце его мира. Теперь величественный дворец стал его домом, а несносный спутник – самым близким и родным человеком. Страх, тоска, неизвестность остались позади. Только порой Дэрэку казалось, что путь его не завершён, просто одни тревоги
