Кэрин и Пип, оцепенев от страха, уставились на нее, но тетя Патриция улыбнулась и смахнула слезы со словами:
— Это всегда случается со мной в Рождество. Не обращайте на меня внимания!
Прошло мгновение, и снова воцарилось веселье. Рикки появился в гостиной только однажды. Размахивая веточкой омелы, он с хитрым видом заявил:
— Кто-то должен попасть в мою ловушку!
В то время как настроение всех домашних заметно повышалось, с Кэрин происходила интересная вещь. Она обнаружила, что становится унылой, подавленной и чувствует себя несчастной, вероятно потому, что это было первое Рождество без матери, ее странной, непонятной матери, которая умерла. Хотя Кэрин никогда не была очень близка к ней, но ей не хватало ее, и печаль о том, как все могло бы быть, стрелой пронзила ее сердце.
Ее депрессия возрастала медленно, но верно, пока однажды ей не пришлось закрыться в своей комнате и выплакаться.
«Рождество вовсе не счастливое время, — говорила она себе, пытаясь побороть этот приступ. — Рождество печально. Очень печально». Она зарылась лицом в подушку, желая, чтобы эти праздники скорее кончились.
Стук в дверь испугал ее. Неохотно вытерев слезы, она придала лицу деланно веселое выражение. Скорее всего, на нее так подействовала тетя Триш и ее слезы! Кэрин пригладила рукой волосы, расправила юбку и крепко прикусила губу, так что та окрасилась в цвет дикой вишни. В дверях стоял Гай, и желто-коричневый цвет его рубашки великолепно переходил к рыжевато-коричневому оттенку костюма. Кэрин, подчинившись безрассудному импульсу, подняла на него глаза.
Слегка улыбнувшись, он поцеловал ее в шею, наклонив свою темную голову.
— Ты плакала, дорогая? — Его прекрасный голос и неосторожная ласка тронули ее сердце. Они стояли близко друг к другу, и Кэрин, одарив его удивленно-любопытным взглядом, угадала в этих черных глазах любовь к ней.
Гай нарушил странное молчание:
— Почему ты плакала, моя маленькая сиротка?
Его проницательность не удивила Кэрин. Она привыкла к этому.
— Мне было грустно, полагаю. — Она улыбнулась, и ее настроение поднялось. — Я так рада, что вы снова дома, Гай!
— Ты что?
Его бровь сардонически взметнулась.
— Не надо, Гай, — ласково произнесла Кэрин. — Я отказываюсь скрещивать с вами мечи. Я слишком прониклась рождественским духом!
Он улыбнулся примирительному тону, а она почувствовала знакомое ей возбуждение. Ей теперь пришлось признать фатальным тот факт, что Гай обладает властью возбуждать и волновать ее. Его присутствие сконцентрировало и усилило ее глубочайшие и, в высшей степени, противоречивые чувства к нему. Дикая алогичность любви! Ее жизнь просто больше не принадлежала ей, она была безнадежно переплетена с жизнью Гая. Он стоял, странно молчаливый и настойчивый, не отрывая от нее глаз. Под его немигающим, оценивающим взглядом, ее мысли становились беспорядочными, сила эмоций придавала глазам глубину и яркость, а красоте — пикантность.
— Грусть тебе идет, — пробормотал Гай, продолжая смотреть на ее лицо и плечи.
За его словами стояло что-то такое, чего он не хотел или не мог сказать. Его истинные мысли, казалось, были скрыты от нее за насмешливой двусмысленностью слов.
Что-то толкнуло Кэрин на откровенность.
— Вы самый сложный человек из тех, кого я знаю!
— Правда?
Кэрин сразу же поняла, что здесь что-то не то. Она поняла это по бешеному биению своего сердца. Но более всего, она поняла это по лицу Гая.
— Гай! Прошу вас, Гай!
Тот, если и слышал ее слова, не обратил на них никакого внимания. Он прижал Кэрин к своему крепкому, сильному телу и стал страстно целовать ее. Он больше не шутил, он был совершенно серьезен.
— Прошу вас, перестаньте, — шептала она в его губы, но он не слышал ее.
Вдруг все силы покинули ее, и Кэрин перестала сопротивляться. Напротив, она судорожно открыла рот и прильнула к его губам… Ее долгий трепетный вздох таял в ночном воздухе.
— Гай!.. Гай!.. Гай!..
Селия, направлявшаяся в свои комнаты, услышала этот странный стон, но видеть ничего не могла. Сначала ее лицо выразило недоумение, а затем оно застыло в ужасной, злобной маске.
Она прислонилась к стене, схватившись рукой за бок. Первое мгновение шока прошло, и она почти успокоилась. Итак, это случилось! Невыразимое… неизбежное… Судьба настигает всех, всегда… даже ее! Но Гай принадлежит ей и только ей, и ей-Богу, она будет бороться за него! Она незаметно проскользнула в комнаты.
Кэрин, каким-то внутренним чутьем, уловила приближение несчастья. Она с тихой ожесточенностью вырвалась из объятий Гая, боясь теперь нестерпимого возбуждения — вплоть до потери собственного «я», — которое он вызывал в ней.
— Я говорила, что вы опасны, Гай, и вы действительно опасны! Вы ослепительно жестки, как груда бриллиантов!
Она наносила ему удары, борясь за самосохранение, ища любое, даже самое нечестное оружие.
Лицо его ожесточилось. Во взгляде ясно читался нарастающий гнев.
— Ты сейчас вцепишься в меня, да, Кэрин?
Она отступила от него на шаг.
— Да, вцеплюсь! И вы знаете почему.
Он схватил ее за локти и, приподняв, затряс, как тряпичную куклу.
— Я знаю почему, но ты ничего не знаешь, сумасшедший котенок. Не понимаю, почему я волнуюсь из-за тебя!
Его гнев только подлил масла в огонь.
— О, вы надменный… высокомерный… дьявол!
Ее жгучие слова возникали из хорошо забытого прошлого эхом унижения, необыкновенного ожесточения ее матери.
Гай, без единого слова, повернулся на каблуках и ушел, оставив Кэрин, лицо которой было словно вырезано из тикового дерева.
Кэрин смотрела ему в след, борясь с желанием побежать за ним, броситься в его объятия, умолять простить… попытаться понять ее… Но ее удерживали гордость и неуверенность. Она прижала руку к своим пульсирующим губам и слезы вновь полились у нее из глаз.
Она вернулась в комнату, захлопнув дверь, и разразилась рыданиями.
Селия, в своих апартаментах, не снизошла до такого излишества, как рыдания. Она уже давно была не в том возрасте, когда рискуют, страдая от последствий. Она сидела у окна, как изящная фарфоровая статуэтка, и замышляла… месть!
Никакого рождественского настроения после этого уже не было, потому что за внешней доброжелательностью и весельем, чувствовалось внутреннее напряжение. За исключением Пипа, наслаждавшегося несчетным количеством подарков, все в доме начинали ощущать это напряжение.
Селия тонкими намеками делала так, чтобы Кэрин чувствовала себя посторонней, не имеющей никаких законных прав на эту семью, более того, она намекала, что ей не место среди них. Ева, в конце концов, была всего лишь кузиной, и поэтому Кэрин им практически никто!
