Ознакомительная версия. Доступно 9 страниц из 42
Эмма больше не работала на помрежа Коллинза. У него появилась новая девица, только что окончившая драматическую школу, — влюбленная в театр, крепкая и, по-видимому, невосприимчивая к хамству Коллинза. Сейчас она была на сцене — эльф в серой бархатной тунике, с серебряными, словно тончайшая паутина, крылышками — грандиозная постановка «Сна» потребовала участия не только всех актеров труппы, но и всех служащих театра.
Оттого Томми Чилдерс и позвал Эмму вернуться в театр и помочь, в чем сможет. В последние две недели она чем только ни занималась: помогала подбирать костюмы, оформлять сцену, отпечатывала роли, то и дело бегала за сандвичами и сигаретами и все время готовила чай.
Сегодня ее посадили в суфлерскую будку, и весь вечер она провела в жутком напряжении. Глаза ее были прикованы к тексту, она боялась потерять нужное место, пропустить реплику, подвести кого-то. Но теперь, когда пьеса подошла к финалу — а Эмма знала его наизусть, — она позволила себе немного расслабиться и с удовольствием смотрела на сцену.
Чармиан в венке из изумрудно-зеленых листьев, в серебристом плаще и серебристом трико, плотно облегающем длинные, стройные ноги. Зрительный зал, затаив дыхание, словно зачарованный, внимает волшебной песне:
До зари по всем углам
Разлетитесь здесь и там.
В добавление к узким боковым проходам по обе стороны сцены Томми Чилдерс построил пандус, который вел со сцены и по центральному проходу между рядами партера. Сейчас, взявшись за руки, Оберон и Титания в сопровождении эльфов и фей в полной тишине сбегают по пандусу с освещенной сцены в темноту, и их легкие одеяния парят в воздухе точно крылья; они бегут до конца пандуса и исчезают в дверях, выходящих в фойе, с такой быстротой, что кажется — они бесшумно, без следа растворились в воздухе.
На сцене, в луче света, остается Сара Разерфорд — она играет лопоухого мальчишку Пака.
Коль я не смог вас позабавить,
Легко вам будет все исправить:
Представьте, будто вы заснули
И перед вами сны мелькнули…
В руках у нее свирель. Когда она доходит до слов: «Спокойной всем вам ночи», она начинает играть мелодию из Мендельсона. И затем, ликующе:
Давайте руку мне на том.
Коль мы расстанемся друзьями,
В долгу не буду перед вами.
Гаснет последний лучик, опускается занавес. Зрительный зал разразился аплодисментами.
Конец. Эмма с облегчением вздыхает: все прошло хорошо, никаких срывов, она закрывает текст и откидывается на спинку стула. Актеры выходят на сцену кланяться. Молодой актер, который играет ткача Основу, проходя мимо нее, наклоняется и шепчет:
— Томми просил передать — вас ждет какой-то мужчина. Он сначала сидел в Зеленой комнате, наверно, с полчаса, но Томми пригласил его в свой кабинет. Решил, что там вам будет удобнее. Вам надо пойти и посмотреть, в чем там дело.
— Ждет меня? Но кто же?
Но Основа уже вышел на сцену. Занавес поднялся. Новый взрыв аплодисментов, улыбки, поклоны, реверансы…
Первое, что пришло Эмме в голову, — это Кристо. Но если он, то почему не сказал? Эмма спустилась по ступеням, прошла по деревянному помосту, поднялась еще по одной лестнице и вышла на лестничную площадку. Первой по коридору стояла открытой настежь дверь в Зеленую комнату; внутри виднелся продавленный бархатный диван, на стенах старые театральные афиши. Дальше — кабинет Томми Чилдерса. Дверь в него была закрыта.
Позади нее стихли аплодисменты, но занавес снова пополз вверх и снова раздались аплодисменты.
Она открыла дверь. Кабинетик был маленький, чуть больше стенного шкафа, места хватало только для письменного стола, двух кресел и ящика с картотекой. Он сидел в кресле Томми, за столом, заваленным пьесами, письмами, программками, листками с какими-то заметками.
На стене за его спиной были приколоты кнопками сцены из спектаклей. Кто-то принес ему чашку чая, но он к нему не притронулся. Он был в жемчужно-серых брюках, вельветовом красновато-коричневом пиджаке, синей рубашке; желтый галстук он немного ослабил, так что видна была верхняя пуговка рубашки. Еще больше загоревший, чем обычно, он выглядел лет на десять моложе и невероятно привлекательно.
Груда окурков от длинных американских сигарет в пепельнице свидетельствовала о том, как долго он ждал Эмму. Он сидел, уперев локоть в стол, подбородок покоился на большом пальце. Когда Эмма вошла, он повернул к ней голову. Глаза его за сигаретным дымком были темными и непроницаемыми.
— Что ты там делала? — спросил он с легким раздражением.
И Эмма, которая была так потрясена его появлением, что чуть было дар речи не потеряла, машинально ответила:
— Подсказывала.
— Ну хорошо, входи же и закрой дверь.
Она вошла и закрыла дверь. Теперь аплодисментов не было слышно. Зато глухо стучало сердце — то ли от пережитого шока, то ли от радости, то ли еще от чего-то. Наконец она слабым голосом проговорила:
— Я думала, ты в Америке.
— Утром еще был и сегодня прилетел в Лондон. Вчера… полагаю, это было вчера, хотя все эти международные линии, числа и перевод часов чудовищно усложняют жизнь… я был в Мексике. Да, вчера. В Акапулько.
Эмма взялась за спинку стула и осторожно опустилась на него, покуда у нее не подкосились ноги.
— В Акапулько?
— А ты знаешь, аэропланы, которые летают в Акапулько, все окрашены в разные цвета. И когда летишь на юг, все стюардессы в такой мини-униформе, будто заодно дают сеанс стриптиза. Очаровательно! — Он внимательно смотрел на Эмму. — Что-то в тебе изменилось, Эмма. Ага! Ты подстригла волосы. Хорошая идея! Ну-ка повернись, покажи затылок. — Она осторожно повернула голову, косясь на него краем глаза. — Гораздо лучше. Я и не знал, что у тебя такая хорошая форма головы. Хочешь сигарету?
Он щелкнул по пачке, подвигая ее к Эмме. Она взяла сигарету, и он наклонился, чтобы дать ей прикурить, заслоняя пламя своими прекрасными, такими знакомыми руками. Задув спичку, как бы между прочим сказал:
— Столько писем перелетело через Атлантику. От тебя не было ни одного. — В его голосе звучал укор.
— Не было. Я знаю.
— Это трудно понять. Не то чтобы я возмущался — хотя, должен сказать, может быть, первый раз в жизни я написал тебе, сам написал, и мне было бы приятно получить ответ. С Мелиссой другое дело. Она хотела, чтобы ты приехала в Штаты и пожила с нами, хотя бы недолго. Раньше ты бы это приветствовала. Что случилось?
— Не знаю… Думаю, я… была очень разочарована… ты не вернулся домой. Ты женился, я долго не могла с этим смириться. А потом, когда смирилась… было уже поздно отвечать на твои письма. И с каждым днем это становилось все невозможнее. Я и не знала, что если ты сделал что-то не так, ты уже этого не переделаешь, и со временем изменить что-то становится все труднее и труднее, хотя ты уже вовсе этим не гордишься…
Ознакомительная версия. Доступно 9 страниц из 42
