Казалось, прошлое осталось далеко позади и никогда невернется. Но это только казалось. Габриэла продолжала спать, свернувшись вногах постели и накрывшись одеялом с головой. Ее продолжали преследоватькошмары, содержание которых она никогда никому не рассказывала. Взгляд ее оставалсяпо большей части грустным, особенно перед Рождеством, когда весь монастырьготовился к празднику. Матушка Григория, исподволь наблюдавшая за девочкой,видела все это и, в свою очередь, печалилась, однако явно ни во что невмешивалась, считая, что только время способно помочь Габриэле. Впрочем,положительные изменения были налицо, но настоятельница не знала, радоваться лиим или огорчаться.
Четырнадцатилетняя Габриэла была очень хороша собой, но онасама об этом не подозревала и нисколько не интересовалась своей внешностью.Зеркал в монастыре, естественно, не водилось, и, таким образом, мир, в которомона жила, был начисто лишен тщеславия.
Платья Габриэла подбирала себе из старой одежды, котораяпопадала в монастырь для благотворительной раздачи бедным, и, как правило,брала первое, что подходило ей по размеру. Ей и в голову не приходило выбратьдля себя что-нибудь поярче и поновее. То, что она ходит в чужих обносках,нисколько ее не беспокоило — еще несколько лет назад Габриэла добровольноприняла обет посвятить свою жизнь Искуплению и Служению другим и ни разу неотступила от этой клятвы.
Правда, когда настоятельница заводила разговор о ее планахна будущее, девочка продолжала утверждать, что она еще не услышала глас свыше,который призвал бы ее к монашескому подвигу. Ей казалось, что Джулия, Лиззи идругие послушницы ни капли не сомневаются в своем призвании и что они уверенноидут к своей цели самым прямым и коротким путем. Когда же Габриэла начиналасравнивать себя с ними, то видела только свои недостатки, ошибки и промахи. Насамом же деле ее смирение было гораздо более глубоким и осознанным, чем убольшинства новоначальных послушниц, которые слишком гордились своим призваниеми словно знамя поднимали над собой услышанный однажды «призыв свыше». Год загодом матушка Григория прилагала огромные усилия, стараясь заставить девочкуувидеть эту разницу, но никаких особенных успехов не достигла. Габриэлапродолжала упорно отрицать наличие у себя каких-либо добродетелей и достоинств,с пристрастием указывая на малейшие свои недостатки, превращавшиеся в ее устахв смертные грехи. Она была совершенно уверена в том, что никогда не сможетстать монахиней, и в то же самое время мысль о том, чтобы покинуть монастырь,даже не приходила ей в голову. Как бы ограниченна и однообразна ни была еежизнь, здесь Габриэлу защищали и любили.
— Наверное, мне придется просто остаться в монастыре доконца жизни, чтобы мыть полы и убираться в душевых, — пошутила она однаждыв разговоре с сестрой Лиззи. — Никто не хочет этим заниматься, а мне этонравится. Когда работаешь щеткой или тряпкой, заняты только руки — головаостается совершенно свободной, и я могу сочинять новые рассказы и даже стихи.
— Вступление в орден вовсе не помешает тебе писать твоирассказы, — возразила Лиззи.
Примерно то же самое говорили Габриэле и другие сестры, втом числе и сама мать-настоятельница. Все знали, насколько глубоки и сильнычувства Габриэлы, ее желание трудиться с полным самоотречением и насколько всеэто достойно настоящей послушницы. Не знала этого одна Габриэла. Когда онапринималась с жаром доказывать, что недостойна принять постриг, сестры тольковежливо улыбались, пропуская ее возражения мимо ушей. Они-то знали, что раноили поздно Габриэла непременно услышит глас небесный, который рассеет все еесомнения. Иначе просто не могло быть — таково было общее мнение.
Монахиням очень не хотелось отпускать ее в мир, но кшестнадцати годам Габриэла закончила изучение школьной программы, и онивынуждены были признать, что ее место — в колледже. У нее действительно былиблестящие литературные способности. Впрочем, Габриэла и сама не хотела никудауходить из монастыря. Но матушка Григория считала, что было бы настоящимпреступлением не отправить Габриэлу учиться дальше. От природы развитаяфантазия дополнялась у нее удивительным чувством слова, наблюдательностью инастоящей писательской интуицией. Написанные ею на досуге коротенькие рассказыпоражали сюжетной стройностью и внутренней гармонией. По содержанию они были вбольшинстве своем печальными и трагичными, однако в них была и какая-товнутренняя сила, которая не могла оставить равнодушным даже искушенногочитателя. Стиль Габриэлы был настолько зрелым, а описания настолькореалистичными, что ни один человек не догадался бы, что подобные вещи могланаписать шестнадцатилетняя девочка, которая чуть не полжизни провела вмонастыре.
И вот, предварительно переговорив с учителями Габриэлы,матушка Григория вызвала ее к себе и спросила:
— Итак, дитя мое, что мы будем делать с твоимидальнейшими занятиями?
— Ничего, — ответила Габриэла как можно тверже.
Учителя не раз говорили ей, что она должна учиться дальше,но даже притча о закопанных в землю талантах не произвела на нее должноговпечатления. Габриэла слишком боялась всего, что находилось вне стен монастыря,и не испытывала никакого желания вновь возвращаться в мир, который когда-то такглубоко ее ранил.
Она избегала выходить из монастыря даже по поручениямсестер. Они иногда слегка поддразнивали ее, говоря, что она становится похожана самых старых монахинь, начинавших ворчать и жаловаться каждый раз, когда имприходилось покидать свои кельи, чтобы сходить, например, к врачу. Молодыемонахини и послушницы были не прочь время от времени сходить в кино, вбиблиотеку или встретиться с родственниками, но к Габриэле это не относилось.Даже в праздники, когда у нее появлялось немного свободного времени, онауходила в свою комнату и там работала над своими рассказами.
— Но, Габи, мы здесь вовсе не для того, чтобыскрываться от мира, — твердо сказала матушка Григория. — Мыобъединились в орден, чтобы служить богу, отдавая все наши силы и способноститем, кто в них нуждается.
И мы не можем лишать мир нашей скромной помощи толькопотому, что боимся ступить за пределы монастыря. Подумай о сестрах, которыекаждый день работают в больнице и в доме престарелых. Что будет, если онипредпочтут сидеть в своих кельях и предаваться размышлениям вместо того, чтобыухаживать за больными и стариками? Мы не боимся мира, Габриэла, мы служим ему.И через это мы служим богу.
Мать-настоятельница прочла в глазах Габриэлы безмолвныйпротест. Девочка ни за что не хотела покидать монастырь. Ее не смоглипоколебать даже восторженные письма Натали, которая училась уже на первом курсеуниверситета и была ужасно довольна.
— Я не мог)'… — проговорила она наконец и впервые зашесть лет пребывания в монастыре посмотрела на матушку Григорию чуть ли не свызовом.
— Боюсь, что у тебя просто нет выбора, — качаяголовой, ответила настоятельница. Ей очень не хотелось принуждать Габриэлу кчему-либо, однако было очевидно, что это — единственный способ заставитьдевочку поступить правильно. Матушка Григория не могла позволить ей похоронитьданные богом способности.
