Нас встретил унылый Голд. И это было дурным знаком. Если уж этот вечно жизнерадостный щенок сейчас стал таким — пиши пропало.
— Адам, Дина, — тихо позвал Разумовский, входя в спальню детей, где они усиленно делали вид, что уже отошли в мир сновидений. — Мы с Тамарой пришли почитать вам сказку.
Воцарилась тишина. Я почувствовала себя лишней и отчаянно желала лишь одного — просто выйти из комнаты детей и спрятаться куда подальше. Трусливо, знаю. Но учитывая обстоятельства, иного мне в голову не приходило.
Все изменилось, когда Дина открыла глаза. Посмотрела на меня и кивнула. Адам тоже взглянул на мое лицо, словно видел его впервые в жизни.
Мои малыши… пережившие столько всего, что за каждую секунду их несчастного прошлого я была готова убить любого, кто был в этом виноват.
— Здравствуйте, мои хорошие, — тихо сказала я, опускаясь на кровать Дины.
Взглянула на Игоря, он ободряюще кивнул в ответ.
И следом я услышала то, что так хотела знать. Близнецы, как по команде, сели на своих постелях и сказали хором слова, от которых у меня на глазах мгновенно выступили слезы:
Эпилог. Игорь— Он выглядит как…
Я вопросительно вскинул бровь, глядя на Адама. Сын стоял у детской кроватки, где лежал наш с Тамарой только что родившийся сын. Я присутствовал на родах и взял его на руки первым, а старшие дети все это время ждали вместе с бабушкой в другом помещении.
— Как?.. — напомнил Адаму с легкой улыбкой.
Тот смешно повел носом и выдал:
— Как сморщенное яблоко!
Я хмыкнул. Ассоциация была совершенно бестактная, но, в целом, верная.
— Вообще-то, вы, когда родились, выглядели ничуть не лучше! — осадил я старшего сына.
— Какой ужас! — отреагировала на подобные новости Дина. — Мы были такие же красные и шумные?
Словно в подтверждение ее слов новорожденный поднял громкий крик, так что мне пришлось подхватить его на руки и передать Тамаре, которая тут же склонилась над ребенком с тем неповторимым выражением лица, которое может быть только у любящей матери. И при виде которого у меня внутри все щемило от накатывающей волнами нежности.
— Вы и сейчас шумные, — ответил Дине, не в состоянии оторвать глаз от Тамары и ребенка.
Банально, но за всю свою жизнь я не видел ничего прекраснее этого. Моя женщина, державшая на руках моего ребенка. С некоторыми угрызениями совести я перевел взгляд на старших детей. С ними все было, увы, по-другому. Меня не было на родах. Меня в их жизнях вообще почти не было до того момента, как я остался с ними один на один. Я не уделял им достаточно внимания, не умел найти к ним подхода… Но тогда это был совсем иной я. Не избегающий ответственности, но и не готовый любить. Я был способен только откупаться. Если бы не Тамара…
Я снова перевел взгляд на ту, что перевернула всю мою жизнь. Такая колючая снаружи, но сколько же в ней было любви! И этого огромного чувства хватило на всех — на чужих ей детей и на совершенно неидеального меня. Я и сам не знал, чем заслужил эту женщину, но твердо знал другое — я никогда и ни за что не намерен был ее терять. Она стала тем светом, который, притягивая, объединял нас всех. Той, кто делал нас настоящей семьей. И кто показал мне, что могут быть совсем иные отношения, чем те, к которым я привык. Такие далекие от расчета и от того куда более ценные.
Я склонился к Тамаре и, проведя ладонью по ее щеке, спросил:
— Я отвезу Адама и Дину домой, они наверняка устали. Побудете пока без меня?
Тамара улыбнулась:
— Мы справимся. Но будем очень скучать по папочке, да, малыш?
— Мммм, знаешь, а мне нравится, когда ты называешь меня папочкой, — с намеком ухмыльнулся я.
— Игорь! — возмутилась тут же Тамара.
— Уже и пофантазировать нельзя, — вздохнул нарочито печально, после чего склонился к ребенку и поцеловал его в обе щечки. Адам и Дина внимательно следили за моими действиями, потом дочь неожиданно выдала:
— А можно я его подержу?
Мы с Тамарой удивленно переглянулись, после чего жена с улыбкой кивнула:
— Конечно.
Дина аккуратно взяла малыша на руки и тот вдруг потянул к ней свою крохотную ручонку. Их пальцы встретились — крохотные пальчики малыша сомкнулись вокруг указательного пальца Дины. Он что-то довольно прогукал, а дочь потрясенно взглянула на меня:
— Он схватил мой палец!
— Ты ему понравилась, — усмехнулся я. — А теперь верни малыша маме и поедем домой.
Всю дорогу я беспокойно посматривал в сторону странно молчаливого Адама. Дина при этом, напротив, вовсю эмоционировала после встречи с младшим братиком.
— Поговорим? — спросил старшего сына, когда по прибытии домой Дина, в сопровождении бабушки, унеслась наверх.
— О чем? — буркнул он.
— Например, о том, что тебя беспокоит, — ответил, присев рядом с ним на диван.
Адам хмуро взглянул на меня и когда я уже начал думать, что он ничего не ответит, произнес:
— Это наверно глупо, но…
— То, что тебя волнует, не может быть глупостью. Ты же знаешь, что можешь мне все рассказать.
Сын тяжело вздохнул, потом наконец сказал:
— Я боюсь, что теперь вы будете любить нас меньше.
Я внимательно посмотрел на него, потом спросил:
— А ты сам… ты больше любишь меня или маму?
Адам кинул на меня удивленный взгляд:
— Я об этом не думал. Я просто вас люблю. Одинаково.
Я понимающе улыбнулся:
— Ты сам ответил на свой вопрос. Я тоже люблю вас всех. Любовь невозможно разделить на доли. Когда любишь по-настоящему — этого чувства хватает на всех. Конечно, мы теперь будем много внимания уделять малышу, потому что он еще совсем кроха, но вы с Диной можете помогать нам с мамой. И эта общая любовь к новому человеку будет еще больше объединять нас всех.
Глаза сына вдруг загорелись и он спросил:
— А можно тогда мы с Диной выберем ему имя?
До самых родов мы с Тамарой решили не узнавать пол ребенка и поэтому все споры насчет имени, развернувшиеся среди родственников, были отложены. Но разве мог я отказать в этой просьбе сыну?
— Конечно. Только давай без этих ваших шуточек!
Адам серьезно кивнул и сказал:
— Вообще-то мы с Диной уже посовещались и выбрали.
— И как же его будут звать?
— Макс.
Я ощутил, как на лицо снова, сама собой, наползает улыбка, сопровождающаяся ощущением безграничного счастья.
