Ознакомительная версия. Доступно 41 страниц из 202
«Бисексуальность, так же как и гомосексуальность, – это мощное извращение и бунт против реальности. Чтобы быть настоящей, сексуальная любовь должна быть только между представителями разных полов»[355].
Поздние работы Риффа носят крайне эксцентричный характер. Он писал о том, что хип-хоп группа 2 Live Crew «планирует захват всего мира», и весьма снисходительно отзывался об Аврааме Линкольне. Сложно относиться к его идеям серьезно, хотя их автор крайне серьезен. Вполне достаточно подчеркнуть разницу между мнением Филипа Риффа о бисексуальности и призывом к большей толерантности, высказанном в «Уме моралиста».
Эта цитата из книги «Моя жизнь среди работ смерти» / My Life Among the Deathworks, опубликованной в 2006-м, в год смерти Риффа. Посвящение книги гласит: «В память о Сьюзен Зонтаг».
Это весомая смена тона по сравнению с благодарностями в «Уме моралиста». Когда книга была напечатана в 1959-м, он благодарил «мою жену Сьюзен Рифф, которая, не жалея сил, посвятила себя этой книге». Из последующих изданий книги эти слова были изъяты, но и когда они появились, у знакомых они вызвали только удивление. «Бог ты мой, как же он ее ненавидит, – подумала Джойс Фарбер, увидев книгу. – Она никогда в жизни не использовала его фамилию»[356]. Таким образом Рифф пытался захватить ее личность, поставить жену на место, отведенное ей традицией, самоутвердиться и показать, кто здесь главный.
В своих последних работах о болезни огонь полемики сжег все сомнения, которые могли оставаться у Зонтаг. Ее утверждения о том, что женщинам необходима независимость, скрывали одинаковое по силе желание подчиняться. Фрейд и Филип были не единственными, считавшими, что во всех отношениях между людьми должен быть «доминирующий и починяющийся». Не будем утверждать, что такая схема присутствует во всех парах, однако это характеризовало отношения, которые были у Зонтаг. Она не смогла избавиться от того, что Фрейд называл «садистской концепцией коитуса», что негативно отражалось на всех любовных связях, которые у нее были. Фрейд предлагал выход из этой ситуации в виде «идеальной любви, в которой отсутствует родительское влияние, отношения обмена равных»[357], но Зонтаг не смогла добиться такого партнерства. Влияние ее родителей (то, что она называла «самым важным опытом») представляло собой любовь, которую то давали, то отнимали.
В результате появилось «восприятие всех отношений в качестве отношений между хозяином и рабом», писала Зонтаг спустя несколько лет после развода. «Так какой же мне быть в каждом из этих случаев? Мне нравилось состояние раба, в этой ситуации я чувствовала больше удовлетворения и подпитки.
НО ВНЕ ЗАВИСИМОСТИ ОТ ТОГО, ХОЗЯИН ТЫ ИЛИ РАБ, ТЫ В ОДИНАКОВОЙ СТЕПЕНИ НЕСВОБОДЕН»[358].
Глава 10
Гарвардские гностики
Кажется, что Сьюзен мечтала о побеге из рабства в традиционную семью практически с того момента, когда оказалась в Массачусетсе. Давид родился в сентябре 1952 года. В следующем году они переехали из Арлингтона в дом № 29 по Чонси-стрит в Кембридже, буквально в нескольких улицах от Гарварда. В конце того лета Сьюзен начала обучение в аспирантуре по специальности «английский» в Коннектикутском университете в Сторрсе.
Коннектикутский университет, в отличие от Чикагского или Калифорнийского, был довольно скромным вузом. В 1881-м он открылся как Сельскохозяйственная школа Сторрс, а статус университета получил всего за 14 лет до того, как в нем появилась Зонтаг. Сторрс был городом «на перекрестке дорог… в середине кукурузного поля, – говорил ее коллега по аспирантуре Харди Франк. – В городке не было даже аптеки, а здания самого университета были построены не из камня или кирпича, а представляли собой сборные дома из гофрированного железа», – рассказывал Франк.
Однако государство вкладывалось и строило настоящий университет на основе школы, в которой ранее максимум «обучали грамоте сельскохозяйственных рабочих». По словам Франка, студенты и преподаватели были «очень головастыми, интересными людьми, находящимися на старте карьеры»[359]. Недавним выпускникам университета предлагали вести курсы у первокурсников, в результате чего Сьюзен, которой было всего двадцать, стала «самым молодым преподавателем колледжа в США»[360].
Позднее Зонтаг редко упоминала о времени, проведенном в Сторрсе. В тот период она не вела дневник, и единственное объяснение тому, почему она попала в этот вуз, можно прочитать в одном из писем к Милдред. «Я знала, что попасть в Гарвард-Радклифф крайне сложно, и понимала, что обучение в Чикаго (не то что это плохой университет, а потому что я не отучилась положенные четыре года) не дает мне конкурентных преимуществ по сравнению с другими, и, следовательно, решила, что мой единственный шанс – это кафедра английского языка. В качестве доказательства своей компетентности я могу привести опыт годовой работы преподавателем на полставки, присовокупив к нему короткий опыт работы в студенческие времена»[361].
Когда Сьюзен начала обучение в аспирантуре Сторрса, ее сыну Давиду не исполнилось и года. С понедельника по пятницу Сьюзен жила в женском общежитии и возвращалась домой только на выходные. Всю свою жизнь она стремилась привлечь к себе внимание Милдред, которую можно назвать «матерью на полставки». «Когда я была ребенком, то крайне редко ее видела, – говорила Зонтаг после смерти матери. – Она отсутствовала практически постоянно»[362]. И в то же время Сьюзен сама далеко не всегда была рядом с сыном.
ОНА «ИСПОЛЬЗОВАЛА ОБУЧЕНИЕ КАК ВОЗМОЖНОСТЬ УБЕЖАТЬ, – ГОВОРИЛ ФРАНК. – УСКОЛЬЗНУТЬ ОТ ЗАСАСЫВАЮЩЕЙ ЗАБОТЫ О РЕБЕНКЕ».
В 1954 году ее приняли на кафедру английского языка в Гарварде, хотя, как она писала матери, английский язык «никогда не казался мне достаточно серьезным и легитимным предметом академической работы». Это была «область, привлекающая огромное количество несерьезных студентов. Английский как предмет очень легкий по сравнению с математикой, антропологией, физикой или историей»[363]. Она и впрямь была крайне недовольна выбранным предметом. «Я ненавидела последние годы обучения, – говорила Сьюзен матери в 1955-м. – Все было скучно, пусто, до смешного легко». Кроме этого, она не упомянула о том, что в Гарварде она столкнулась с проблемой, с которой до этого еще не сталкивалась в других университетах, а именно с женоненавистничеством. Минда Амиран говорила, что на английской кафедре сложилось «исключительно неблагоприятное отношение к женщинам. Там практически женщин не было. Их просто не принимали»[364].
Ознакомительная версия. Доступно 41 страниц из 202
