Книга Проклятая сабля крымского хана - Ольга Баскова

Прошло несколько лет с того дня, как русские разбили Девлета под Тулой и как хан расстался с самым дорогим его сердцу сокровищем. Конечно, он не мог стерпеть такого позора и предпринимал походы на Москву с завидной регулярностью, стараясь вернуть саблю любой ценой.

— Это не доблесть русских воинов, — говорил он визирю, в темных глазах которого читался упрек, — это потеря моего оружия. Ну ничего. Вот увидишь, вскоре я поставлю Русь на колени.

Мустафа-ага не поддакивал, хитрый шакал, отворачивался, а Девлету казалось: тот усмехается в рыжую бороду. Крымские беи и князья, тоже недовольные, перешептывались между собой, наверное, плели интриги, считая хана неудачником и делая ставки — так ему казалось — на его взрослых сыновей. Эти страхи заставили Девлет Гирея собрать шестьдесят тысяч воинов и вернуться к Туле. Но и теперь ему было не суждено добраться до заветного места. Царь Иван Грозный, которому доложили, что крымский хан идет на Москву, быстро собрав большую рать, выступил из Москвы к Оке. Девлет Гирей, дойдя до небольшой деревни Судьбищи, находившейся в ста пятидесяти километрах от Тулы, и узнав о приближении многочисленной рати русских с севера, повернул назад, не решаясь дать грандиозного сражения, быстро пошел на юг, бросив весь обоз, состоявший из шестидесяти тысяч коней, четырехсот арабских скакунов, ста восьмидесяти верблюдов и прочего добра. Обрадованный князь Шереметев, доверенное лицо царя Ивана, отправил ратников с добром в Мценск и Рязань и остался с семью тысячами воинов, поджидая Ивана Васильевича. Гонцы крымского хана тут же сообщили Девлет Гирею, что путь на Тулу почти свободен: ведь его войску ничто не стоит разбить маленький отряд. Хан обрадовался и на следующее утро, развернув всю свою конницу, атаковал русских. Он надеялся на быстрый успех, а как же иначе? Кто не победит с десятикратным перевесом? Великий Чингисхан щелкал такие отряды, как орехи. Может быть, Шереметев бежит без боя (он должен был это сделать), пустит его дальше, и он наконец дойдет до заветного поля, где потерял саблю, отыщет ее и станет властелином мира. И вот татары обступили отряд со всех сторон, дико крича, ринулись на русских воинов, размахивая саблями и копьями. Девлет Гирей, сидя на гнедом ухоженном коне, наблюдал за боем, ожидая его скорого окончания, но жалкая горстка стрельцов и пушкарей метким огнем отгоняла лихую конницу и янычар. Татары и турки, издавая устрашающие возгласы, снова бросались в атаку, рубили несчастных. Казалось, еще немного — и крымский хан протрубит победу. Силы русских в неравной схватке слабели, светлоглазые и светловолосые русичи падали как подкошенные, разрубленные татарскими саблями, а те, крича и улюлюкая, все время вводили в бой свежие силы. Поле битвы почернело от тел павших русских воинов и втрое большего числа татар. И вот наконец русские дрогнули, смешавшись, побежали. Девлет Гирей раздвинул в улыбке тонкие красные, как кровь, губы. Татары с гиканьем и улюлюканьем бросились следом, празднуя победу. «Соколы, вы куда? — раздался голос опытного седого воеводы с белыми шрамами на морщинистом лице. — Неужели пустим окаянных? Вперед, храбрые мои ратники!» И русичи остановились, быстро спустились в овраг, поросший по краям старыми деревьями и кустарником. «Вперед!» — закричали и татарские военачальники. Ободренные их криками, татары бросились в овраг, но в них полетели стрелы и копья, и они падали с коней, обагряя кровью землю, которую мечтали покорить. Хан, вне себя от гнева, проведя восемь часов на коне, еще трижды атаковал горстку русских ратников, потерял несколько мурз-воевод, но не смог одолеть смельчаков.

— Великий хан, — Мустафа-ага смотрел на него встревожено, — еще немного — и мы останемся без военачальников. Если вы хотите знать мое мнение, надо отступить. Нам не нужны такие большие потери.

Девлет Гирей посмотрел на него невидящими глазами и с досадой махнул рукой. Татары протрубили отступление. Униженный второй раз, даже не подошедший к тому месту, где когда-то потерял саблю, хан приказал идти на Ливны, в сторону своих улусов. Дорогой он узнал, что погибли два его любимых сына, и редкие волосы на его голове совсем побелели. Вернувшись в Бахчисарай, Девлет Гирей затосковал. Ничто не радовало крымского хана: ни красавицы жены и наложницы в гареме, который он приказал расширить, ни прекрасные фонтаны, под журчание струй которых он так любил отдыхать и думать. Мысли о сабле и о том, что без нее он оказался жалким, трусливым, ничтожным, поглотили беднягу. К тому же он скорбел о гибели своих детей и желал только одного — отомстить московскому царю. Однажды, сидя на парчовых подушках возле любимого фонтана, он подумал: а не обратиться ли к врагу, Ивану IV? Если саблю отыскали его конники, то наверняка отдали ее царю, ведь ему, как и Девлет Гирею, доставались лучшие трофеи. Что, если через своего посла Девлет попросит недруга вернуть оружие? Зачем оно неприятелю? У него и так много земель, огромное сильное войско и все шансы на победу в любом сражении. А у него, Девлета, только и осталось что эта сабля. Поможет ли она удержать Крымское ханство, на которое московский враг давно разевает рот? Решив попробовать поговорить с Иваном Васильевичем, он кликнул визиря. Мустафа-ага, сильно постаревший за три последних года, явился по первому зову и склонился перед господином, несмотря на больную поясницу, мешавшую спать ночами.

— Я весь внимание, мой господин.

— Хочу, как всегда, спросить твоего совета, мудрейший, — льстиво ответил Девлет Гирей. — Думы о сабле не дают мне покоя. Ее нужно вернуть любой ценой.

— Если вы хотите знать мое мнение на этот счет, — улыбнулся визирь, — то лучше вам забыть о ней. Я склоняюсь к мысли, что эта сабля служила верой и правдой только вашему могучему предку Чингисхану. Вспомните, в первом сражении под Тулой вы держали ее в руках — и что? Русские все равно обратили наше войско в бегство. Кроме того, если она приносит несчастья тем, кто добыл ее неправедным путем, проще говоря, украл, пусть Иван Четвертый испытает их на себе.

Девлет Гирей в раздражении махнул высохшей коричневой рукой:

— Что ты такое говоришь? Я не желаю это слушать. Впрочем, что бы ты ни говорил, я уже решил обратиться к московскому царю. Если он благородный человек, то вернет мне мое оружие. А кратковременный мир, который я предложу в грамоте, позволит мне и моему войску немного отдохнуть.

Мустафа-ага усмехнулся в поседевшие рыжие усы.

— Вы думаете, мой господин? Вам ли не знать Ивана Васильевича, прозванного Грозным? Разве можно говорить о царе, для которого жизнь человека ничего не значит, что он благороден? Мне кажется, итог разговора между нашим послом и царем заранее вам известен.

Девлет Гирей хрустнул пальцами, немного подумал, поиграл дугами бровей и выпалил:

— По-моему, надо попробовать.

— Воля твоя, господин. — Мустафа-ага неслышно удалился с недовольством на лице. Он сетовал, что хан заставил его прийти и высказать свое мнение по давно решенному им вопросу. Зачем же для этого он напрягал больную поясницу? Впрочем, присев на скамейку в тени яблоневых деревьев, мудрый визирь вынужден был признать, что намерения его господина не лишены логики. Крымское ханство за несколько лет после разгрома под Судьбищами устало от междоусобных войн. Девлет Гирей казнил нескольких беев — настоящих предателей, рассорился с ногайцами, потеряв их конницу, и томился в ожидании нападения на Крым войском Ивана IV. Да, им, несомненно, нужна передышка, а дать ее мог только Иван. Ведь именно он насылал на Крым казаков и ногаев, с его легкой руки в низовьях Дона и Днепра утвердились московские служилые люди, притеснявшие крымцев. Застонав от боли в проклятой пояснице, Мустафа-ага поднялся, слушая, как скрипит его старое тело, и поплелся к господину. Он застал Девлет Гирея в той же позе. Хан задумчиво срывал лепестки белого с розовым цветка и бросал их в фонтан. Золотые рыбки, кружившиеся в ожидании корма, сначала набрасывались на листики, разочарованно отплывали, а потом налетали на новый трофей — и так с завидной регулярностью.