Соня все время думала об Ирене: откуда она могла знать, сидя в тот вечер в машине, что случится такое несчастье? А ведь она твердо тогда сказала: «Ты должна повернуться лицом к настоящему, потому что тебя ждет большое горе».
Прежде, когда Сонины отношения с матерью достигали подчас критической точки, когда все в ней восставало против материнского диктата, сколько раз она хотела, чтобы мать умерла и оставила ее в покое. Теперь, глядя на ее жестокие страдания, она казнила себя за такие мысли. Впервые в жизни она посмотрела на жизнь матери другими глазами. Эта женщина изо дня в день боролась за благополучие и авторитет своей семьи, за то, чтобы ее единственная дочь стала богатой и независимой. Соня чувствовала, что начинает понимать истинный смысл материнских поступков. Прежде ей казалось, что мать отталкивает ее от себя, а потому и сама была закрытой и настороженной. Теперь мать стала ей ближе. Если бы можно было начать все сначала — она стала бы совсем другой дочерью — покладистой и ласковой.
Сжимая высохшую руку синьоры Бамбины, Соня хотела, чтобы мать без слов поняла ее раскаяние, и та, словно услышав горячую мольбу дочери, улыбнулась ей слабой улыбкой.
— Я останусь с тобой, — сказала она еле слышно. — Если ты поняла, как я тебя любила, мы всегда будем неразлучны.
Соню душили слезы, ее сердце разрывалось от боли, любви и бессилия — ведь ничего, ничего уже нельзя было изменить!
Соня почти не выходила от матери, днем и ночью она сидела у ее постели.
Какими глупыми, пустыми казались ей сейчас ее недавние планы: влюбить в себя Джулио де Броса, стать манекенщицей… Богатые особняки, высшее общество, успех — все, ради чего она еще недавно готова была бежать из родного дома, отступило перед горестным настоящим — болезнью, страданием, жалостью к матери, над которой неотвратимо сгущалась тьма вечной ночи. С каждым днем мать вызывала у нее все больше уважения, в то время как Лидия Мантовани превращалась в нелепую, карикатурную личность.
— Я уже составила завещание, — сообщила синьора Бамбина. — В двадцать один год, а если выйдешь замуж, то и раньше, ты станешь наследницей всего, что у меня есть. Это квартиры, драгоценности и серебро.
— Мне нужна ты, а не твои квартиры, — плача, ответила Соня. — Я только теперь нашла тебя, а ты хочешь меня оставить. Не уходи, не бросай меня одну!
— Учись прислушиваться к своему внутреннему голосу, смотри в себя, — сказала мать, — и не забывай, чему я тебя учила.
Странно, Ирена говорила ей то же самое.
— Что это значит, смотреть в себя? — спросила Соня. — Я не понимаю.
— Когда-нибудь поймешь. Главное — какая ты есть, а не какой ты кажешься, поэтому учись отличать подлинное от подделки.
— Хорошо, мама, — ответила Соня, хотя так и не поняла, что мать хотела сказать.
— Думаю, я выбрала тебе хорошего мужа.
— Кого ты имеешь в виду? — спросила Соня, вытирая слезы.
— Ты сама прекрасно знаешь, Альдо Порта, конечно. Парень он хороший, надежный и, главное, тебя любит.
Слабая улыбка скользнула по ее лицу и сразу же сменилась гримасой боли. Она начала стонать так жалобно и беспомощно, что Соня схватилась за колокольчик.
— Ну где же вы? — накинулась она на сестру, когда та появилась наконец в дверях. — Я уже полчаса вас жду! Маме плохо, вы же видите, сделайте ей скорей укол.
— Нет, подождите, — с трудом произнесла синьора Бамбина. — Я еще не все успела тебе сказать, девочка моя. Прежде у меня не хватало времени… поговорить с тобой по душам…
Синьора Бамбина умерла в тот же день, вскоре после захода солнца, когда в небе засветилась бледная луна и зажглась первая звездочка. В темнеющем небе бесшумно мелькали запоздалые птицы, еще не успевшие долететь до места ночлега.
Похоронили ее на местном кладбище, в самом конце тополиной аллеи. В знак траура в остерии закрыли ставни и не открывали три дня, и все эти три дня Соня с отцом просидела в пустом темном зале. Отец машинально раскладывал пасьянс, Соня смотрела перед собой, ничего не видя. Приезжали родственники, приходили друзья. Все выражали им соболезнования. Навестила подругу и Вирджиния.
— Знаешь, — сказала ей Соня, — вместе с мамой я похоронила часть себя. Наивные мечты остались в прошлом. Теперь я понимаю, долг важнее свободы.
Пришел Альдо, запинаясь, произнес слова сочувствия и от имени матери напомнил, что в доме семьи Порта Соне всегда рады. Он очень смущался и боялся поднять глаза.
— Скоро я приду в ваш дом, — сказала ему Соня. — Я обещала матери перед смертью, что выйду за тебя замуж, если ты, конечно, этого хочешь.
Альдо зарделся от счастья.
— Ты не шутишь? Ты согласна стать моей женой? А я уже всякую надежду потерял.
— Да, я согласна стать твоей женой, — спокойно, почти холодно сказала Соня. — Папа будет жить с нами.
В сентябре они обвенчались. Пышной свадьбы не было.
Тонино подарил молодым «Фиат-1100», на котором они и уехали в свадебное путешествие. Соне хотелось провести первую брачную ночь в Риме, в той же гостинице, где когда-то останавливались молодожены Бамбина и Антонио Бренна.
ГЛАВА 9
Альдо подошел к кровати, и Соня, поймав его взгляд, почувствовала неловкость. Они сняли номер в большой римской гостинице «Массимо Д'Ацельо», которая, если судить по выцветшей обивке кресел, переживала нелегкие времена. И хотя персонал был безукоризненно вежлив, постельное белье сверкало белизной, во всем чувствовался упадок.
Они ехали из Милана без остановок и оба очень устали. По дороге Соня старалась проявить интерес к тому, о чем говорил ее муж, но вскоре поняла, что его рассказы ей неинтересны.
Месяц перед свадьбой прошел в приготовлениях, в обыденной житейской суете, которая была даже приятна, потому что отвлекала от грустных мыслей и от воспоминаний об умершей матери. Соня перед венчанием с любопытством открыла два сундука с приданым, любовно собранным для нее матерью. Там лежали льняные простыни с вышитыми монограммами, скатерти с мережкой из дамаста, шелковые рубашки и такие красивые халаты, что у нее рука не поднялась засунуть один из них в чемодан, ведь он мог бы там помяться. С родителями Альдо они ездили в Брианцу, чтобы подобрать мебель для небольшой виллы, где им предстояло теперь жить. Но уже при выборе спальни и кухни обнаружилось, что у молодых людей совершенно разные вкусы.
Вечером, в последний раз ложась на свою узкую девичью кровать, отделенную ширмой от кладовой, Соня посмотрела на фотографию молодой матери на стене и спросила:
— Ты ведь этого хотела, мама?
Она забыла, что теперь сама должна отвечать на все свои вопросы.
Альдо и в самом деле был на редкость положительным юношей, и пока длился месяц обручения, не позволял себе по отношению к Соне ничего лишнего. Когда он пытался ее поцеловать и не встречал ответной ласки, то думал, что это свойственное всем девушкам проявление застенчивости.
