— А какие? — живо спросил Толстиков.
— Эклеры и корзиночки.
— Эклеры и корзиночки! — воскликнул Леша. — Это же мои любимые пирожные!
Ребята прошли в просторную столовую и сели за большой стол, на котором был расставлен красивый чайный сервиз. Ирина Сергеевна и Лика принялись разливать чай по чашкам.
В этот момент в столовой появилась Горохова-Данилова. На сей раз она была не в японском кимоно, а в индийском сари. На плече Елизаветы Аркадьевны все так же сидел попугай Франсуа. А в пальцах она все так же держала мундштук с длинной сигаретой.
— Бонжур, бонжур, молодые люди, — театрально произнесла старушка. — Зайчик, это твои друзья?
— Да, теть Лиз.
— Скорее познакомь меня с ними, я умираю от нетерпения.
— Это Дима, это Рома, это Катя, это Леша, — протараторила Лика. — А это наша несравненная Елизавета Аркадьевна…
Старушка замахала руками.
— Тетя Лиза! Просто тетя Лиза!.. Ненавижу, когда меня называют по имени-отчеству. А это мой Франсуа, — сняла она попугая с плеча. — Франсик, поздоровайся с гостями.
— Пампер-р-сы! Пампер-р-сы!.. — заорал Франсуа.
— Ну что ты такое кричишь, дурашка, — укоризненно сказала Горохова-Данилова. — Забыл, как надо здороваться?..
— Пампер-р-сы! Пампер-р-сы!.. — опять заорал Франсуа и залетал по столовой.
— Раньше он все время кричал: «Сникер-сы», — стала объяснять Елизавета Аркадьевна. — Но теперь по телевизору чаще показывают рекламу памперсов, и он переключился на «памперсы».
— Тетя Лиза, садитесь с нами чай пить, — пригласила Ирина Сергеевна.
— Мерси, Ирочка, мне некогда. Я убегаю в Эрмитаж.
— Но вы же вчера были в Эрмитаже.
— О, я готова там бывать каждый день. Эрмитаж — это чудо! Истинное чудо!.. Рубенс, Матисс, Пикассо, импрессионисты… — Горохова-Данилова посмотрела на ребят. — Молодые люди, а вы любите посещать Эрмитаж?
— Лично я нет, — заявил Леша. — Там буфет плохой. Совершенно нечего взять. Вот в Зоологический музей я часто хожу. Там классный буфетик. Всегда есть булочки с маком, бутерброды с ветчиной… — Толстиков собирался перечислять и дальше, но Катька исподтишка толкнула его локтем.
Леша сразу замолчал.
— Дур-р-ак! Дур-р-ак!.. — загорланил Франсуа, вытягивая шею в сторону Толстикова.
— Пардон, пардон, — стала извиняться Елизавета Аркадьевна. — Не обращайте внимания. Он всем так говорит. Даже французскому президенту, когда тот выступает по телевизору.
— Да я не обижаюсь, — ответил Леша, искоса поглядывая на Ирину Сергеевну, которая сосредоточенно раскладывала пирожные по тарелочкам.
Горохова-Данилова продолжила свою восторженную речь:
— Недавно мы с подругой ходили в Александринку на «Гамлета». Это потрясающе! Какой накал страстей!.. А сегодня, после Эрмитажа, мы идем в Мариинку на «Лебединое озеро». Молодые люди, вам нравится композитор Петр Ильич Чайковский?..
— Да, клевый музыкант, — решил блеснуть своими познаниями в музыке Димка. — Я от него просто торчу.
Теперь Катька исподтишка толкнула локтем Молодцова.
— Ах, — мечтательно сказала Елизавета Аркадьевна, — мне надо побольше общаться с молодежью. Мой русский язык слишком устарел. «Клевый, торчу»… Прелестно, прелестно. В молодости я тоже любила щегольнуть модным словечком.
— Тетя Лиза, давайте я вам все-таки налью чаю, — вновь предложила Ирина Сергеевна.
— Нет, нет, Ирочка. Я уже убегаю, О'реву-ар, мадемуазель, — послала Горохова-Данилова воздушный поцелуй Катьке. — О'ревуар, месье, — послала она второй воздушный поцелуй мальчишкам. — Я была счастлива с вами познакомиться. Ну все, я улетаю.
И старушка, словно птичка, выпорхнула из комнаты.
— Кха-кха, — громко кашлянул Димка. Это означало, что Катька и Леша должны приступить к слежке. Толстый, который с наслаждением предвкушал, что сейчас он приступит не к слежке, а к пирожным, горестно вздохнул.
Но делать было нечего. Теперь они были не кто-нибудь, а оперативно-следственная группа. Орешкина и Толстиков встали из-за стола.
— Извините, — сказала Катька, — нам надо идти.
— Как «идти»? — растерялась Ирина Сергеевна. — А пирожные, а чай?..
— Придется в другой раз, — чуть ли не со слезами на глазах ответил Леша.
— Ничего не понимаю. Вы же только что пришли?!
— Им действительно надо идти, Ирина Сер-гевна, — сказал Молодцов. — У Леши маленький братик болеет. Ветрянкой.
— Маленький братик, — обалдело повторил Толстый, у которого отродясь не было никаких братьев: ни маленьких, ни больших. — Ветрянкой?..
— И еще свинкой, — прибавил Орешкин, дернув Лешу за штанину.
— Да, да, — сообразил Леша, — ветрянкой и свинкой… А можно мне одно пирожное взять? — вкрадчиво попросил он. — Для больного братика.
— Ну почему же одно? — Ирина Сергеевна упаковала в картонную коробочку три эклера и две корзиночки. — Угости братика. Пускай скорее выздоравливает.
Толстый, светясь от счастья, схватил коробку с пирожными, и они с Катькой пошли к выходу. И в дверях столкнулись с Виглян-ским.
— Вы что, молодежь, уже исчезаете? А я пришел знакомиться. Лика, познакомь меня со своими друзьями, пока они не убежали.
— Рома, Катя, Дима, Леша, — в третий раз протараторила Лика. — А это Георгий Александрович.
— Признавайтесь, кто из вас хотя бы раз ходил на яхте под парусом? — весело спросил Виглянский.
Оказалось, что никто не ходил.
— Лика, а не зачислить ли их в нашу пиратскую команду?
— Зачислить! — воскликнула Лика.
— Слово юнги — закон для капитана. Решено. В следующее воскресенье мы все вместе отправляемся на пиратском бриге бороздить бескрайние просторы Финского залива.
— Гоша, Гоша, — послышался из прихожей голос Елизаветы Аркадьевны, — не забудьте захватить с собой еще одну пиратку. То есть меня.
— Не забудем, тетя Лиза! — крикнул в ответ Виглянский. — Я назначаю вас главным коком!
— Благодарю, мой капитан! Во время нашего плавания я сооружу на камбузе отличное французское блюдо. Пальчики оближете.
— Надеюсь, это блюдо будет не из лягушек?
— Надейтесь, Гоша.
В прихожей стукнула дверь. Горохова-Данилова ушла. Через минуту дверь снова стукнула — ушли Катька с Лешей.
— Гоша, будешь с нами чай пить? — спросила Ирина Сергеевна.
— К сожалению, не могу, Ира. Мне надо срочно в яхт-клуб. Так что я пришел вам сказать, что ухожу.
И Виглянский вышел из комнаты. Димка и Ромка одновременно вскочили.
