— Видите, — сказал Петер Файль, — книга уже почти готова, девятнадцать глав, еще одной не хватает.
— Покажите-ка, — ответил Хойкен. — Найдите последнюю главу. Где вы остановились?
Петер Файль повиновался, но курсор вел себя самостоятельно и остался стоять как примороженный. Внезапно из ниоткуда вынырнули те фотографии разрушенного бомбежками Кёльна, которые Хойкен уже видел: из воды торчали остатки разбитого моста, от домов остались одни фасады, между которыми тут и там высились холмы мусора и кирпича. Каждый раз Георг вздрагивал, видя это. Над письменным столом в рабочем кабинете отца раньше висела фотография черного, почти разрушенного собора, в котором еле теплилась жизнь. В этом было что-то ужасное, и Хойкен всегда отводил глаза. От вида разрушения и смерти ему становилось тяжело дышать.
— Но это же не последняя глава, — произнес Хойкен раздраженно.
И тут появились страницы заключительной главы. Она называлась «Перспектива». Здесь были фотографии взрослых детей великого издателя. Хойкен стоял с Урсулой и Кристофом на берегу Рейна. Вся троица казалась бодрой и почти жизнерадостной, как будто им, таким дружным и сплоченным, нечего было волноваться о своем будущем. Странное дело, на Урсуле белые гольфы, хотя она уже была взрослой женщиной и тогда, когда была сделана эта фотография, как раз закончила свою учебу. Кристоф держал в правой руке очень тонкую сигарету. Хойкен среди этих двух, выглядевших значительно моложе, был помечен как первый, старший брат.
— Выглядит так, словно до завершения не хватает двух-трех деталей, — заметил он спокойно.
Петер Файль быстро посмотрел вверх и нажал кнопки для завершения программы.
— У меня есть распечатанная версия книги. Если хотите, можете прямо сейчас взять ее с собой, — быстро сказал он.
Конечно, у него все было под рукой — и распечатанный вариант, и копия на дискете, и вероятно, даже на CD. Наверняка он уже подумывал о сценарии для фильма, а потом и видеокассеты, и DVD с коротким предисловием главного бургомистра. Сегодня все препарируют собранные по крупицам сведения о себе для всех мыслимых СМИ, порционно или «в полном формате», как это всегда называют особенно продвинутые ребята из отдела программирования. «Рейнхард фон Хойкен — жизнь в фотографиях», «Сага о Хойкенах», часть 1. «Два брата с Рейна».
— Да, Петер, хорошо, я возьму ее с собой. Будет интересно почитать ее дома, в спокойной обстановке, — согласился Хойкен.
Петер Файль ни на что другое и не рассчитывал. Он быстро вынул из-под стола темно-красную пухлую папку и положил ее возле пустых тарелок.
— Желаю вам получить от этого удовольствие, — сказал он очень серьезно, затем встал, забросил маленький помятый мешок на плечо и попрощался.
6
Хойкен остался сидеть за чистым, убранным столиком. Только сейчас он почувствовал, что начинает что-то понимать. Георг открыл папку и полистал страницы, но потом отодвинул ее в сторону и сидел неподвижно, глядя на свет, падающий в зал с улицы. Ему захотелось хорошего, крепкого кофе или чего-нибудь другого, бодрящего. На него навалилась усталость, она давила на глаза, как маленькие гирьки. В «Рассвете» нельзя было рассчитывать на хороший кофе, и тот, что подавали в «Starbucks» напротив, тоже невозможно было пить. Для него, немца, это было что-то вроде бульона с различными шапочками из взбитых сливок в этих отвратительных картонных стаканчиках «coffe to go». Хойкен немного подумал и заказал можжевеловку. Когда он вспомнил о предстоящем вечере, то сразу сник. С каким удовольствием он бы остался сидеть в «Рассвете» весь остаток дня, а вечером поужинал здесь с братом и сестрой!
Он думал о том, что сказал Петер Файль. Значит, отец беспокоился. Иногда Хойкен замечал, что старик о чем-то размышляет, но они никогда не говорили о том, что его волновало. Георг, конечно, понимал, что в последние годы отец был недоволен работой в области издательства книг. У отца никогда не было даже полугодовой программы. Он планировал обширные, масштабные проекты. Втайне старик сравнивал все с послевоенной разрухой конца 40-х, когда он намечал свои первые серии карманных книжек, или с началом 60-х, когда со своими произведениями на рынок вырвалось новое, молодое поколение. Отец все время ждал чего-то похожего, хотя говорил, что сравнить настоящее время с теми годами невозможно. Тогда было совсем нетрудно совершать настоящие открытия, многие зарубежные писатели в Германии были еще не известны, к тому же появлялись неизвестные ранее работы эмигрантов. Всем этим авторам не нужно было искать себе темы для творчества. Их книги дышали тем, что они пережили в ужасные годы войны. Сейчас все по-другому. Для молодых первый бутерброд с «Нутеллой» несет в себе такие сильные впечатления, что может вполне серьезно считаться темой.
Хойкен вышел из-за стола и стал пробираться к лестнице. Он быстро и довольно энергично спустился вниз. Можжевеловка оказалась очень неплохой. Вся эта атмосфера пивоварни вызвала у него идею о легкомысленном фильме для рекламы. В туалете, возле постоянно промывающихся писсуаров, стояли двое мужчин и беседовали, пока справляли свою нужду. Хойкен поискал свободную кабину, но не нашел и присоединился к ним. Собственно говоря, у писсуара никогда не бываешь один. Журчит вода, слово за слово — в любое время совершенно естественно можно включиться в разговор, как будто ты принадлежишь к обществу, которое встречается здесь каждый день. Но Георг никогда не участвовал в таких сценах. Он всегда сторонился их. Замкнутый, осторожный, целеустремленный. Наверное, в этом была его ошибка. Во всяком случае, теперь он стал понимать, что в его характере есть что-то однобокое, и отец, вероятно, думал так же. В концерне он слыл человеком финансовой и рыночной стратегии. С детства Георг обожал считать. Человек вроде него отправится на скачки, имея с собой четыреста евро, и вернется не в убытке, хоть и без крупного выигрыша. Он считает и подводит баланс. Он точно знает, как при стартовом капитале в тысячу мешков арахиса сделать этот бизнес успешным. Под руководством Хойкена концерн никогда не станет банкротом. Ведь он — продавец без малейшей склонности к спекуляции, которая может привести к краху.
Иногда Георг чувствовал недоверие по отношению к авторам. Он считал их тронутыми, странными и не вполне надежными типами. Многие из них были бесконечно наивными и ужасно самоуверенными. Он не мог понять, почему какой-нибудь чудак вкладывает в свою работу так много сил и времени, не рассчитывая получить за это соответствующее вознаграждение. Непродаваемые шедевры внушали Хойкену ужас. Больше всего он любил иметь дело с авторами, у которых была разумная самооценка, хотя такие встречались редко, а за холодный разум их почти презирали.
Лет десять-двенадцать назад литераторы-новички были еще довольно робкими и сидели перед ним так, будто должны извиниться за свою рукопись. Казалось, они считали помещение издательства священным местом, куда не имели права заходить. Они могли даже подписать договор, не прочитав его. Большинство авторов обычно получали стандартный гонорар, который составлял десять процентов. Отец говорил: «Оформить!», они пожимали друг другу руки, и потом долго от них не было ни слуху ни духу.
