Я уже начал кое-что соображать. Было ясно, что жандармскому патрулю, шедшему практически вслед за мной, в это время суток на этой дороге делать нечего. Бесспорно, что этих парней направили сюда для оформления «результатов» ДТП[45] и, судя по их глазам, ожидали они совершенно другое. И еще было ясно, хотя и неожиданно, что увиденное их не опечалило, а скорее наоборот, но речь шла, естественно, не о личных ко мне симпатиях, а об антагонизме между ведомствами.
Оформление «происшествия» не заняло времени. Я просто показал свое удостоверение личности и дал визитную карточку. Протокола не составляли (это, кстати, тоже показатель), у пострадавших почему-то не оказалось ко мне претензий, хотя авария крупная и по всем положениям виноватым был я.
Уже рассвело. Вернувшись к «Волге», я только сейчас увидел впереди на пассажирском сиденье застывшего с выпученными глазами, белого как полотно, нашего завхоза, который должен был отогнать машину из аэропорта назад.
Удивительная все-таки штука — эта старая «Волга» завелась и поехала. А тот, двадцатифутовый, остался лежать в кювете.
А завхоз, пока не въехали в консульство и не заперли за собой ворота, так и сидел, застывши с выпученными глазами.
В Тегеран я вылетел следующим рейсом в середине дня. Добрался без приключений. В посольстве принял душ, смыл кровь из-под волос на голове, привел себя в порядок. Сдал диппочту, в которой находились бланки старых паспортов и хозяйственный отчет о списании трех огнетушителей и покупке новых (знали бы эти идиоты, за чем они охотились)74. После чего явился к руководству и бодро доложил о готовности выполнить любое ответственное задание. И получил инструкцию, что:
еду по собственной инициативе;
по маршруту строго Тегеран — Баку — Тегеран;
мое появление (обнаружение) в этот период в стороне от указанного маршрута влечет за собой оргвыводы, вплоть до увольнения со службы;
возможные проблемы на иранской границе являются моими личными проблемами;
выбор моей кандидатуры для этой поездки является результатом высокой оценки руководством моих заслуг перед Родиной.
Я признательно кивал головой и лучистыми глазами смотрел в суровые очи начальства. При этом мы оба отлично знали, что из Баку я дерну домой.
Это было замечательное путешествие. Я впервые своими глазами увидел, что наша граница действительно на замке.
На реке Аракс (тогда пограничной) стоял мост. Посередине моста — железные ворота. На воротах огромный амбарный замок. Три вагона и тепловоз стоят с чужой стороны. Тепловоз гудит, но не нагло, вежливо гудит. С нашей, не спеша, соблюдая достоинство, движется воин в звании рядового. В руках у него связка ключей солидного размера. Ворота открываются. Тепловоз медленно трогается: чух-чух, чух-чух. Воин запирает ворота. Все, приехали, Родина!
В Баку нас ждали. Билеты на самолет были уже куплены, а груз упакован в коробки и баулы различных калибров. Оставалось только пообедать, что, с учетом гостеприимства бакинцев, неизменно переходило в ужин, а не летать бы в Москву, то и завтрак.
Если честно, я немного устал. Как ни храбрись, стресс был всё-таки сильный, к тому же двое суток вообще не спал. Да еще волновался, попаду ли домой. Шел сильный снег и гарантии вылететь не было.
Но вот поздно ночью мы все же уселись в самолет. Разбег и взлет. Притушен свет, откинуто кресло, закрываю глаза. Осталось каких-нибудь три часа, и я наконец обниму своих — год не виделись.
Уважаемые пассажиры! — в дверях салона появилась симпатичная стюардесса. Поверх формы на ней висела какая- то хреновина, напоминавшая грелку.
Отличные летные качества нашего самолета, — бодро звучал ее голос, — обеспечивают полную безопасность полета. Но мы пролетаем над водным пространством, поэтому под сиденьем у каждого из вас находится спасательный жилет. В случае аварийной ситуации наденьте жилет через голову и завяжите ремешки на поясе. Не надувайте жилет до того, как покинете самолет, это затруднит выход. Оказавшись в водном пространстве, потяните за шнурок справа на нагрудной части жилета, и жилет надуется. Если он не надуется, то надуйте его ртом через клапаны надува, расположенные с двух сторон нагрудной части жилета. Если вы окажетесь в водном пространстве в ночное время, потяните за шнурок слева на нагрудной части жилета, чтобы загорелась сигнальная лампочка. Если лампочка не загорится, достаньте из клапана жилета сигнальный свисток и подайте сигнал бедствия.
И я представил...
Мы навернулись с высоты 10 000 м прямиком в Каспий! И каким-то чудом остались живы! Я не стал немедленно надувать жилет (не дурак же), а сначала вылез из самолета в водное пространство, где в феврале при +4 по Цельсию через пару минут яйца начинают звенеть как колокольчики. Дергаю за веревочку от насоса, а он, собака, не дует. Тогда беру в рот черную пипочку клапана, делаю «ф-у-у-у!» и надуваю половину жилета. Потом беру в рот вторую пипочку, делаю «ф-у-у-у!» и надуваю другую. Кругом ночь, и я дергаю за веревочку лампочки! Не горит, тварь! Тогда вынимаю из кармашка свисточек и посреди бушующей
стихии, напыжившись, что есть мочи делаю: «Тр-р-р-р-р-р- р-р-р-р-р-р-р!»
То, что произошло со мной дальше, назвать смехом нельзя! Я начал рыдать. Рядом, держась за живот, стонал Филипп. По лицу у него катились слезы. Через минуту трясся и ржал весь самолет. Заснуть до Москвы мне так и не дали.
День в Москве, как секунда, вечером в обратный путь. Снова без сна. Только урывками. Слишком дорого время.
Утром прилетели в Баку и сразу на пароход. Груз — уже на борту, капитан — на мостике. Капитан — Джабир Мамедов, пароход — «Гурьев». Они примерно ровесники, на двоих им в сумме около 140 лет.
И про того и про другого ходили легенды. «Гурьев» построили еще до Второй мировой войны, тогда он больше напоминал прогулочный катер. После войны его усовершенствовали: разрезали пополам и слегка удлинили. Говорить о его надежности, в частности о плавучести, избегали. Тем не менее это было единственное пассажирское судно, курсировавшее в течение долгих лет между иранским и советским берегами.
Джабир Мамедов был морским волком. По Каспию ходил с детства, проделал путь от юнги до начальника Бакинского порта, а когда подошел возраст, напоследок получил под команду единственное в то время пассажирское судно, ходившее в «загранку».
Седой капитан в белоснежной рубашке с галстуком, в отутюженном кителе и фуражке с вышитым «крабом» встретил нас радушно.
— Вечером жду у себя, — сказал капитан. — А сейчас прошу извинить. Начинается шторм. Выходим в море!
«Ай молодец! — подумал я. — Настоящий волк!» По молодости лет мне и в голову не приходило задаться вопросом, зачем нам на этой лоханке выходить в открытое море в штормовую погоду?
