– Это собственная Библия Малькольма, – сказал он. – Он сам завещал ее мне… хотя мог бы завещать гораздо больше…
Я подумал, что Джон Эймос – единственный человек, в котором я еще не разочаровался. В нем я нашел верного друга, так необходимого мне. Ну и что, что он стар, – ведь я научился играть в старость. Хотя я не мог вынуть зубы изо рта и положить их в чашку.
Я в испуге глядел на Библию. Мне хотелось убрать руку, но я не знал, что последует за этим.
– Поклянись на этой Библии, что выполнишь волю Малькольма, которую он возложил на своего великого внука: отомстить всем тем, кто вредил ему.
Как я мог поклясться в этом, если все еще любил ее? Может быть, Джон Эймос лжет? Может быть, это Джори кормил Эппла?
– Барт, ты что, не решаешься? Ты слабак, Барт? У тебя нет воли? Посмотри дома на свою мать: как она пользуется своей красотой, своим телом, поцелуями, объятиями, чтобы заставить твоего папу сделать все, что она захочет. Посмотри, как тяжело он работает, как устает. Спроси самого себя: почему? Для себя ли он это делает или для нее – для того, чтобы она покупала новую одежду, шубы, драгоценности и новый дом, который она хочет. Вот как женщины все время используют мужчин; пока они играют в жизнь, мужчины работают.
Я сглотнул ком в горле. Я знал, что у мамы есть работа. Она учит балетным танцам. Но ведь это скорее развлечение, чем работа, не так ли? Покупает ли мама что-то на свои деньги или только на папины? Этого я не знал.
– Ну тогда иди к бабушке, будь с ней ласков, как прежде, и вскоре ты поймешь, кто тебя предал. Это не я. Иди и представь, что ты – Малькольм. Назови ее по имени – взгляни, как в ее лице сразу появятся стыд и вина, а еще страх, что ты узнал, кто тебя предал. Ты поймешь, кому можно верить, а кому – нет.
Я поклялся на Библии, что отомщу тем, кто предал Малькольма, и похромал в зал, который бабушка любила больше всего. Я встал в дверях, глядя на нее, и сердце мое забилось, потому что мне хотелось побежать к ней, чтобы она обняла и посадила меня к себе на колени. Правильно ли изображать из себя Малькольма, если я даже не позволил ей объясниться?
– Коррина, – произнес я грубым голосом.
Ах, как мне нравилась эта игра! Я сразу почувствовал себя сильным, правым.
– Барт! – радостно закричала она. – Наконец ты пришел ко мне! Я так рада видеть тебя снова сильным и здоровым.
Она немного помолчала и спросила:
– Кто сказал тебе мое имя?
– Джон Эймос. Он еще сказал мне, что ты давала еду и питье Эпплу, пока меня не было. Это правда?
– Да, милый, я делала для Эппла все, что могла. Ведь он так скучал по тебе, что мне было жаль его. Ты не станешь сердиться?
– Ты украла его у меня! – закричал я и заплакал, как ребенок. – Он был моим единственным другом; он единственный в самом деле любил меня, а теперь он любит тебя больше.
– Нет, что ты, Барт. Конечно, он неплохо ко мне относится, но любит он тебя.
Она больше не улыбалась, радостное выражение исчезло с ее лица. Правильно сказал Джон Эймос: я разгадал ее намерения, и она испугалась. Отныне она будет еще больше лгать мне.
– Не говори со мной так сурово, – попросила она. – Это не идет мальчику десяти лет. Милый мой, тебя столько времени не было, и я очень скучала. Разве ты хоть чуточку не любишь меня?
Внезапно, несмотря на свою клятву на Библии, я побежал в ее объятия и обнял ее сам.
– Бабушка! Я вправду болел. Я поранил свое колено… очень больно. С меня так лился пот, что постель была мокрая. Они завернули меня в холодное одеяло, и мама с папой растирали меня льдом. Там был жестокий врач, он хотел отрезать мне ногу, но папа не позволил. Тот доктор сказал потом, как он рад, что я не его сын. – Я вздохнул от избытка чувств. Я был теперь далеко-далеко от Малькольма и совсем забыл о нем. – Бабушка, я понял, что папа все же любит меня, иначе он бы так не боролся за мою ногу.
Она была поражена:
– Ради бога, Барт! Отчего у тебя появилось сомнение, что он не любит тебя? Конечно, он любит! Кристофер не может не любить, потому что всегда был добрым, любящим мальчиком…
Откуда она знает, что моего папу зовут Кристофером? Сердце мое забилось; глаза сузились. Она поднесла руки ко рту, будто спохватилась, что выдала какой-то секрет. Потом начала плакать.
Ненавижу слезы. Именно слезами женщины уговаривают и заманивают мужчин.
Я отвернулся. Ненавижу слабость людей. Я положил руку на грудь и ощутил твердую обложку дневника Малькольма. Он придавал мне силы, он переливал ее со страниц в мою кровь. Что из того, что мое тело худое и мальчишески слабое? Рано или поздно она узнает, кто ее хозяин…
Надо было идти домой, пока они не спохватились.
– Спокойной ночи, Коррина.
Я оставил ее плачущей. Но откуда же она узнала, что моего папу зовут Кристофер?
В саду я заглянул к деревцу персика. Никаких корней. Проверил душистый горошек. Никаких проростков. Мне не везло с цветами, не везло с персиковыми саженцами, ни с чем. Ни с чем, кроме игры в Малькольма. А в игре я становился все лучше и лучше. Улыбаясь, счастливый и успокоенный, я лег спать.
Две стороны дилеммы
Барта никогда не было в нашем дворе, где ему следовало быть. Я забрался на дерево, уселся на стену и увидел, как Барт ползает на коленях в саду у той дамы в черном. Нюхает землю, словно собака.
– Барт! – прокричал я. – Клевера нет, а ты не займешь его место!
Я знал его привычку: зарыть кость и обнюхивать все вокруг, пока не найдет ее. Он взглянул наверх, не понимая, откуда я кричу, а потом начал лаять. Затем снова поиски кости, игра в щенка, и вдруг Барт превратился в хромающего дряхлого старика. Если у него болело колено, то с чего ему приволакивать ногу? Вот идиот!
– Барт! Выпрямись сейчас же! Тебе десять лет, а не сто! Если будешь ходить скрюченным, то таким и вырастешь!
– Жил на свете человек – скрюченные ножки…
– Все дурачишься…
– Господь сказал: поступай с другими так, как они поступают с тобой…
– Неправильно. Правильная цитата такая: «И как хотите, чтобы с вами поступали люди, так и вы поступайте с ними».
Я протянул ему руку, чтобы помочь. Барт скривился, ахнул, схватился за грудь, закричал, что у него больное сердце и что оно не выдержит, если он будет лазить по деревьям.
– Барт, мне надоело твое кривляние. Все, что ты делаешь, вызывает новые и новые неприятности. Посочувствуй хоть немного маме с папой и мне. Когда мы снова пойдем в школу, у меня будет много хлопот с таким братцем.
Барт хромал позади меня, бормоча себе под нос, как он будет богат и мудр. Бормотание сопровождалось стонами и вздохами.
– Не родился еще человек умнее и хитрее меня, – твердил Барт.
