– Твоя что?
– Моя одышка. Я иногда задыхаюсь.
– Подумаешь, у него тоже одышка.
– Да, но у дворецкого должна быть одышка. А вот у женщины – нет. Воспер говорит, что моя одышка не понравилась бы герцогу.
– Ха! – нервно выдохнул Бредбери Фишер.
– Это так мило с его стороны и показывает, что Воспер, как верный слуга, блюдет наши интересы. Он сказал, что одышка – признак повышенного кровяного давления и небольшие физические нагрузки пойдут мне на пользу. Начнем завтра, ладно?
– Как скажешь, – уныло ответил Бредбери, – я, правда, обещал знакомым из клуба, что составлю им компанию, но…
– Тебе больше не нужно играть ни с какими дурацкими знакомыми из клуба. Гораздо романтичнее играть вдвоем – только ты и я.
По нынешним временам, когда в литературе так ценится трагедия, а суровые юные пессимисты получают признание за этюды в мрачно-серых тонах, мне кажется совершенно необъяснимым, что никому не пришло в голову написать правдивую историю о женщине, играющей в гольф с мужем. Казалось бы, более душераздирающего сюжета не найти, однако до сих пор эта тема ни разу не поднималась. Можно лишь предположить, что даже современные авторы не готовы зайти так далеко.
Я не в силах описать, что чувствовал Бредбери Фишер, наблюдая за приготовлениями жены к первому удару. В эту минуту герой какой-нибудь повести о Среднем Западе показался бы оскорбительно жизнерадостным по сравнению с Бредбери. Любимая жена вела себя так, что сердце разрывалось на части.
Многие женщины любят долго колдовать над мячом, но Бредбери еще не приходилось видеть, чтобы вместо простого замаха кто-нибудь исполнял бы столь впечатляющую серию гимнастических упражнений. Добрую минуту миссис Фишер примерялась к мячу, а Бредбери в это время с ужасом думал, что поле состоит из восемнадцати лунок, а значит, это балетное представление повторится по меньшей мере еще семнадцать раз. Наконец миссис Фишер выполнила удар, и мяч, прокатившись метров пять, остановился в высокой траве.
Миссис Фишер хихикнула, и Бредбери чуть не вскрикнул от досады. «Неуместные смешки на поле для гольфа, – подумал он, – ничего святого».
– Что я не так сделала?
– Боже правый, ты так запрокинула голову во время удара, что чуть не свернула себе шею.
На четвертой лунке несчастный еще больше убедился в том, что даже самая прекрасная женщина может совершенно измениться, стоит ей выйти на поле для гольфа. Миссис Фишер сделала одиннадцатый удар, прошла три метра, на которые переместился мяч, и приготовилась к двенадцатому, когда Бредбери увидел, что на стартовую площадку вышли два гольфиста, оба члены клуба. Смущение и стыд охватили его.
– Постой, дорогая, – сказал он, глядя, как спутница жизни вцепилась в клюшку мертвой хваткой и вот-вот начнет движение, – нам лучше пропустить вон тех игроков.
– Каких игроков?
– Мы задерживаем пару человек. Я махну им, чтобы они играли.
– Не смей никому махать, – возмутилась миссис Фишер, – вот еще выдумал!
– Но, дорогая…
– Почему мы должны их пропускать? Мы раньше начали.
– Но, солнышко…
– Они не пройдут! – отрезала миссис Фишер. Взмахнув клюшкой, она вырвала из земли большой кусок дерна. Бредбери понуро поплелся за ней.
Когда они наконец завершили игру, солнце уже садилось.
– Воспер прав! – воскликнула миссис Фишер, поудобнее устраиваясь в машине. – Я чувствую себя гораздо лучше.
– Правда? – слабым голосом спросил Бредбери. – Правда?
– Завтра обязательно сыграем еще, – ответила жена.
Бредбери Фишер был человек железной воли. Он продержался неделю. На седьмой день миссис Фишер захотелось взять на поле Альфреда, ее любимого эрдельтерьера. Напрасно говорил Бредбери о Зеленом комитете и запретах на собак в гольф-клубах. Миссис Фишер назвала Зеленый комитет сборищем глупых вредных стариканов и заявила, что не намерена их слушать. При этих ужасных словах Бредбери невольно покосился на летнее небо, которое едва ли могло не поразить молнией подобное святотатство.
Итак, Альфреда взяли с собой, и он тут же принялся лаять, носиться по полю, мешать игрокам и оставлять глубокие следы лап на дерне. Ад наверняка выглядит так же, думал Бредбери, сожалея, что не был праведником.
Однако неизбежная кара, постигающая всех от мала до велика, кто неуважительно относится к Зеленому комитету, пала и на Альфреда. На седьмой лунке он оказался немного позади миссис Фишер, когда та била по мячу, и получил болезненный удар по правой лапе. Пес с воем бросился прочь, пронесся через шестое поле, вконец расстроив чью-то парную игру, и на полном ходу плюхнулся в озеро на второй лунке. Там он и оставался до тех пор, пока Бредбери не залез в воду и не выудил его.
Тут же, тяжело дыша, подбежала взволнованная миссис Фишер.
– Что делать? Бедняжка хромает. Я придумала, Бредбери, ты понесешь его.
Бредбери Фишер издал низкий блеющий звук. Вода оказала на животное ужасное действие. Альфред, даже сухой, отличался довольно сильным запахом. Промокнув, он сразу же оказался в шестерке самых пахучих собак мира. Такой аромат, как говорят в рекламе, врезается в память на всю жизнь.
– Понесу? То есть к машине?
– Нет, конечно, по полю. Не прерывать же теперь игру. Можешь класть его, когда будет твоя очередь бить.
Какое-то время Бредбери молчал и лишь неопределенно шевелил губами.
– Что ж, – сказал он, дважды сглотнув.
Этой ночью в спальне а-ля Дюбарри Бредбери Фишер не сомкнул глаз до рассвета. Он понимал, что в семейной жизни наступил кризис. Так нельзя, думал Бредбери. Дело даже не в душевных страданиях, которые причинял ему ежедневный гольф с женой. Самое страшное – поведение жены на поле разрушало идеалы, подтачивало любовь и уважение, которые должны быть крепки как сталь.
Хороший муж видит в жене богиню и относится к ней с поклонением, почитая ее как путеводную звезду, озаряющую путь в бурном океане жизни. Жена должна внушать благоговение и священный трепет. Но если она полторы минуты размахивает клюшкой, а потом дергает головой и не попадает по мячу, о каком благоговении может идти речь? Что до миссис Фишер, она не просто затягивала удар и не умела держать голову, она насмехалась над святынями гольфа. Она отказывалась пропускать профессионалов! Не поправляла выбитый дерн!! Смеялась над Зеленым комитетом!!!
Солнце уже вовсю ласкало Голденвиль своими золотыми лучами, когда Бредбери наконец принял решение. Он больше не станет играть в гольф с женой. Это просто бесчестно по отношению к ним обоим. Если так пойдет дальше, она, чего доброго, выйдет играть в сапогах на шпильках, а то еще остановится попудрить нос, предоставив взбешенным профессионалам дожидаться своей очереди. От любви до ненависти один шаг, случись такое – и былое чувство уже не вернуть. Лучше положить этому конец, пока Бредбери не потерял остатки уважения к жене.
