Кладем танкистский инструмент на дно окопа возле стенки, присыпаем землей. Бегу на угол и кричу Ваньке, чтобы прятал тоже.
Бодро взлетаю на бруствер, застегиваю ворот гимнастерки, фиксирую на голове пилотку. Три четких шага навстречу, стойка смирно. Ко мне идут майор с летюхой. Боковым зрением отмечаю, что ротный широким шагом движется к бронику и даже не смотрит в нашу сторону. На повороте дороги появляется гражданского вида автобус. Моя правая ладонь взлетает к виску.
– Докладывайте, – говорит майор, засунув за ремень большие пальцы рук.
– Есть докладывать! – четко отвечаю я майору. – Третье отделение третьего взвода четвертой роты сто пятидесятого Гвардейского Идрицко-Берлинского орденов Суворова и Кутузова мотострелкового полка производит занятия по инженерной подготовке! Командир отделения ефрейтор Кротов!
Отдергиваю руку от виска, весело смотрю в глаза майору. Знаю, офицеры это любят.
– Справляетесь? – интересуется майор.
– Так точно.
– Ну, посмотрим.
– Отделение, строиться! – рявкаю я во весь голос.
– Отставить, – говорит майор.
– Отставить! Продолжать занятия!
Идем с майором вдоль бруствера. А мы неплохо закопались.
– Ефрейтор! – окликает меня на ходу проверяющий. Ускоряюсь, пристраиваюсь вровень. – Это ваша рота придумала насчет собраний старослужащих?
– Так точно, наша, товарищ майор.
– И что, гордитесь?
Мне сбоку видно, как улыбается майор.
– Так точно, гордимся! – выпаливаю я.
А что, майор, завидно? Ты ведь небось начальник из дивизии, а то и штаба армии. Вон как высоко мы прогремели. Майор завершает осмотр, что-то коротко говорит – слов не разберу – сопровождающему лейтенанту. Тот достает из полевой сумки общую тетрадь, быстро листает ее и потом длинно пишет. В армии всегда так: приказ короткий, а писать замаешься.
– Хорошо, – говорит мне майор. – Продолжайте.
– Есть продолжить, товарищ майор!
Мог бы и руку пожать за мое – наше рвение. И я не понял, что он похвалил: нашу идею про собрание или ударные темпы рытья.
– Почему ефрейтор командует отделением?
– Временно исполняю обязанности, товарищ майор. Сержант Николенко назначен замкомвзвода.
– Дембель в мае?
Майор тащит из кармана галифе пачку американских сигарет. В армейском штабе я такие видел.
– Так точно, в мае.
«Товарища майора» я не добавляю, подчеркивая скорый дембель, после которого майор мне уже не командир.
Проверяющий кивает, рукою с пачкой козыряет мне. Ему все можно, он здесь главный. Майор глядит на мои испачканные колени, я начинаю хорошо про него думать: все замечает, знает свое дело, настоящий контролер. А вот курить на ходу не позволено в армии даже майору. Делаю уставный поворот кругом. Возле окопа каптерщика стоит невесть откуда появившийся Николенко.
– Все в порядке, – докладываю. – Майор доволен, велено продолжать.
– Значит, дело такое. – Николенко моих слов будто и не слышит, а я пластался перед контролером ради всех. – Быстро давай Полишко и Мамедова.
Сержант Мамедов у нас во взводе командует первым отделением. Азербайджанец, очень грамотный, отлично говорит по-русски. Но у него своя компания сержантов из другого взвода, мы с ним не дружим – так, общаемся.
– Я тебе не посыльный, – напоминаю старшему сержанту.
Тот молчит и ждет. Вот как власть людей коверкает.
– Рядовой Степанов! – кричу я, глядя в небо.
– Я-а! – долетает из окопа.
– Командиров отделений к замкомвзвода! Бегом марш!
– Есть бегом марш!
Такая вот дружба армейская. Есть ей предел.
– Я лишнего с тебя не требую, – с нажимом говорит Николенко. – Но во взводе у меня порядок будет, ты учти.
– Я учту. Не дергайся, сержант.
– Сам не дергайся!
Мы как девчонки с ним. Моя злоба на Николенку куда-то разом пропадает, я закуриваю – не было команды не курить. Прибегают Мамедов и Полишко. Замкомвзвода Николенко разъясняет боевую задачу. Офицеров наших все-таки условно перебил воображаемый противник. Сейчас будем обедать сухпайком, потом докапывать. Когда скомандуют к атаке – Николенко не знает, но будет скоро, иначе засветло не выйдем на второй рубеж, а там еще ночное наступление. Гранаты раздадут перед атакой. Запас патронов тратим свой, по шестьдесят на каждый автомат. Я говорю Николенке, что – мало. Впереди три рубежа мишеней, народ же расстреляется, на последний рубеж выйдем безоружными. Шомполами будем воевать? А хоть и шомполами, говорит Полишко. Он у нас романтик. Беречь патроны, приказывает замкомвзвода. Никаких очередей, только «двушками» прицельно. А стрельба с ходу, от пояса? Там надо очередью поливать, иначе промахнешься. А мы попробуем, бодрится замкомвзвода, и на ходу стрелять с плеча, прицельно. А ты так пробовал? Да, пробовал. Я тоже, говорит Полишко. Вот вы и будете стрелять с плеча, а остальные поливать от пуза, как обозначено в стрелковом наставлении. Ерунда, отмахивается Николенко. Вчерашний век, в НАТО давно с плеча стреляют на ходу, пора и нам учиться. Я предупреждаю: сзади будут ехать контролеры, они роте за самоуправство штрафных баллов столько насчитают, что кореец нам яйца оторвет. Да ладно, машет руками Николенко, если все мишени свалим – победителей не судят. Дурак он, замкомвзвода. Судят, и как еще судят, была бы причина судить. Однако же Николенко мой друг, поэтому я тоже буду стрелять с плеча. Мысленно уже бегу на полусогнутых, вскидываю автомат... К черту прицельную рамку и мушку – бить навскидку «двушками», целясь по стволу. Руки чешутся взять автомат и попробовать. Вообще-то я стрелок не очень, особенно на дальние дистанции – от ста пятидесяти метров до трехсот. Но все, что ближе, я способен продырявить.
Вскрываем сухпаек. Валька грабит молодых, но по-людски, по две галеты с каждого. В консервных банках сухпайка горох с говядиной. Ара с Валькой ворчат, а мне нравится. Из взводных стариков, пожалуй, я единственный, кто ест в обед гороховую кашу. Старики надо мною смеются, но мне плевать – что хочу, то и ем. Меня тут другое волнует. Ну, не волнует, а интересует. У каждого есть свой окоп и сухпай персональный. Так почему, как надобно поесть, мы непременно сбиваемся в кучу? И когда в лес заходим по нужде – обязательно рядом гнездимся. Человек есть животное стадное.
Банки и бумажные обертки закапываем в ямке на дне Ариной, так выпало по месту, стрелковой ячейки. Курим, молчим. Копать не хочется, хоть и осталось-то всего на штык. И уж совсем нет желания таскать доски и мастерить из них – ни гвоздя, ни топора – окопную обшивку. Но у меня предчувствие, что вскорости нам свистнут.
Так и есть. Еще не докурили, разносится бас невидимого нам со дна окопа старшины Пуцана:
